Новенький - Уильям Сатклифф

Через пять минут мы четверо лежим рядком в спальниках. Спустя три четверти часа датчанки распаковали свои рюкзаки, достали пижамы, по очереди сходили за угол, переоделись, вернулись, упаковали одежду в рюкзаки, по очереди сходили за угол, смыли макияж, почистили зубы, раскатали пенки, раскатали спальники, приняли витамины, переложили поближе туалетные принадлежности, витамины и пасты в рюкзаках, сняли туфли, причесались и зачесали назад волосы, надели чистые ночные носки и залезли в спальники.

А потом принялись возиться с контактными линзами.

Мы вчетвером недоверчиво наблюдаем за этим шоу.

Среди ночи просыпаюсь от яростного шепота датчанок. После продолжительного спора одна вылезает из спальника, распаковывает рюкзак, достает пурпурные треники с начесом и розовую спортивную фуфайку, надевает их поверх пижамы, надевает розовые тапочки и исчезает за углом. Вскоре после этого я слышу снизу громкое ругательство сплошь из гласных, и затем смущенная датчанка появляется вновь в мокрых тапочках.

По ее лицу ясно читается, что это худшая ночь в ее жизни. Я с трудом сдерживаю смех. Это становится еще тяжелее, когда я слышу, как она дрожащим голосом рассказывает, что произошло. Не требуется глубокого знания датского, чтобы уловить суть ее разъяснений. Что-то вроде:

– Я убита. Я хочу умереть. Я пописала на розовые тапочки. Мне никто не говорил, что путешествие будет вот таким. Это так унизительно. Только выехала из Дании, и пожалуйста – писаешь на улице. Без туалета. Почему мне мама никогда не говорила, что на холме не надо садиться попой к вершине?

Мой спальник так трясется, что приходится притвориться, будто у меня ночной кошмар про насильственное кормление козьим сыром.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 22 ИЮЛЯ

Когда я просыпаюсь, датчанки уже исчезли. Первым делом я ищу след мочи на ступенях. Он все еще там, я показываю его Барри и рассказываю историю. Он так потрясен этим повествованием, что рассказывает Еве, а та в свою очередь – Адольфу, и мы все долго хохочем.

Мне приходит в голову, что струйка мочи должна выписывать слово «датский», как оно выписано жиром у датских свиней, но, видимо, это не тот случай.

Мы вместе отправляемся загорать.

Слово «забит» просто не способно описать состояние пляжа. Два слова – «очень забит», – несомненно, описывают его гораздо лучше. Вообще-то, если подумать, «забит под завязку» все объясняет идеально.

Я рассчитывал обнаружить пустые пляжи и прибой, но вскоре мы понимаем, что, в то время как иностранцы едут в Южную Испанию, все испанцы бегут от иностранцев в Северную.

В конце концов мы с Барри находим холмик, на котором все вместе и сидим.

Вечером отправляемся спать на ту же лестницу.

ВТОРНИК, 23 ИЮЛЯ

Еще день на пляже-плюс-местный-поезд-плюс-блошиные-бега. Теперь Барри не бубнит непрерывно про миссис Мамфорд и мне неплохо удается с ним сосуществовать.

До нас внезапно доходит, что осталось меньше двух недель, а мы почти ничего не видели. Наша основная цель – Амстердам, поэтому мы решаем выбираться из Испании, сев в первый же ночной поезд на север.

СРЕДА, 24 ИЮЛЯ

В 4 утра поезд приезжает на конечную станцию, и проводник выкидывает нас на платформу. Выясняется, что мы в Бордо. К счастью, мы уже неплохо здесь ориентируемся и бредем в городской парк, куда добираемся к рассвету. Перелезаем через ограду, идем на наше любимое место и быстро отрубаемся.

Все рассчитано – мы просыпаемся ровно за час до ночного поезда в Париж. Бордо для нас уже просто второй дом, и мы ужинаем в нашем любимом ресторане. Можем позволить себе хороший ужин, поскольку не платили за жилье с Мадрида.

ЧЕТВЕРГ, 25 ИЮЛЯ

Приезжаем в Париж. Завтрак. Скорая прогулка. Тут я себя тоже чувствую местным. Отбываем в Амстердам. Поезду кранты. Прибываем в Амстердам аж в два часа ночи. Жуть.

Мы не хотим бродить в это время суток по городу, разглядывая карту и таская за собой 65-литровые баулы из «Карримора»[23], типа «ограбьте и изнасилуйте нас, пожалуйста, мы доверчивые, безграмотные, и бабок у нас полные рюкзаки», так что предпочитаем не рисковать и устроиться спать на вокзале – вместе с торчками, дилерами, шлюхами, сутенерами, бандитами и психами.

ПЯТНИЦА, 26 ИЮЛЯ

Рассвет. Сматываемся с вокзала. Добираемся до хостела и снимаем койки в спальне, которую придется делить с десятком других людей, в основном торчками, дилерами, шлюхами, бандитами и психами.

Сутенеры, должно быть, тусуются в ИМКА[24].

Первым делом идем в ближайшее кафе и заказываем «особый чай», усиленно подмигивая официанту. Довольно приятный чай, но эффекта, судя по всему, никакого, так что заказываем еще.

– И пожалуйста, пусть он будет совсем особый, – говорю я официанту, с видом заговорщика подмигивая ему еще усиленнее.

Барри говорит, что второй на него подействовал, но у меня такое чувство, будто официант (который разговаривает со мной как с идиотом) нас дурит. Кивком подзываю его снова.

– Простите, – говорю я, – вот тут «лунный кекс» в меню, скажите – это особый кекс?

– Простите?

– Лунный кекс – особый? – Я подмигиваю снова, чтобы он точно понял.

– Если вы спрашиваете, есть ли в «лунном кексе» гашиш, который в этой стране легален, то да.

Господи! Он довольно неосторожен, этот парень.

Я краснею и оглядываюсь, не слышал ли кто. Вот чокнутый! Даже голос не понизил.

– Тогда один, будьте добры, – шепчу я. Съедаю «лунный кекс», но эффекта по-прежнему никакого. Ужасное разводилово. Если бы я сам не нарушал закон, донес бы на этого официанта в полицию.

Мы платим по счету – никаких чаевых – и уходим из кафе. Выходим за дверь, и тут дома начинают как-то вихлять, ноги становятся резиновыми, и я впадаю в кому. Барри тащит меня до городского парка, где мне снится чудной сон о том, как меня насильно кормят козами.

Все утро сплю, пока не заканчивается худшая часть прихода, но в середине дня очухиваюсь великолепно обдолбанным, и мы отправляемся в знаменитый музей секса.

Несмотря на все, что мне говорили, я считал, что шокировать меня невозможно, и думал, что музей секса мне понравится. Но все это меня ужаснуло. Честное слово, ничего более омерзительного в жизни своей не видел. От фотографий – групповой секс, фетишизм и женщины с животными – меня чуть не затошнило. По-настоящему мерзко. И не возбуждает ни капельки.

Странный вечер. Обдолбанные бродим по городу.