Новенький - Уильям Сатклифф

Мое общение с Гэвином было необычным вот почему: сомневаюсь, чтобы он вообще с кем-нибудь раньше общался. Он считал своей прямой обязанностью не защищать нас, а опускать так, чтобы мы уволились. Тут наблюдался некий зазор между политикой конторы и уличной практикой, но я решил, что Гэвин знает, что делает, и встал на его сторону. Его особой специальностью были женщины. Если он пытался опустить Триш или Полу, те просто поворачивались друг к другу и заводили разговор о том, какой у него, наверное, маленький член, поэтому свою энергию он по большей части направлял на Нелл.

– Ты почему коротко стрижешься, Нелл?

Молчание.

– Это тебя в университете научили?

Молчание.

– Если ты лесбиянка, это ничего. Я считаю, трое в постели – это отлично.

– Слушай, если я стригу волосы, это не значит, что я лесбиянка, а даже если я и лесбиянка, тебя это не касается. У меня полно подруг-лесбиянок, но я не лесби. Но я могла бы стать лесбиянкой, если бы захотела. И лесбийская любовь – это не трое в постели. Это двое в постели. Две женщины. И никаких мужчин.

– Для нелесбиянки ты, я вижу, неплохо разбираешься в том, что такое однополая любовь.

Молчание.

– Могу спорить, парня у тебя нет.

Молчание.

– У тебя есть парень?

Молчание.

– Может, у твоего парня длинные волосы. Может, он педик.

Молчание.

– Он педик?

– ЗАТКНИСЬ! У меня нет... То есть тебя не касается, если я... Заткнись, понял?

– Извини, ты права. Я слишком любопытен.

Молчание.

– Ты примешь мои извинения?

Молчание.

– Ну же, будь умницей.

Молчание.

– Что это ты читаешь? «Экологический Гардиан»! Да ты, блин, смеешься. Эй, Марк, она читает «Экологический...», блить, «...Гардиан»! Если ты веришь во всю эту экологию, что ж ты столько бумаги каждый день изводишь? Зачем ты изводишь бумагу?

И так далее.

Мне, например, скучно с такими, как Нелл, поэтому я всегда вставал на сторону Гэвина и смеялся каждый раз, когда мне казалось, что я распознал шутку. Обычно его игнорировали или презирали, так что скоро я стал ему союзником. Гэвин давал мне дополнительное свободное время, усаживал в кафе, угощал чашкой дубильной кислоты и развлекал воспоминаниями.

Ну разве что это были не его воспоминания. Насколько я понимаю, рождались они в его гиперактивном больном воображении. Но он был одаренный, опытный пиздобол, и я у него многому научился.

Мы узнавали друг друга все лучше, и его прошлое расцветало все пышнее. Вот список тем, которые мы обсуждали:

– Жизнь в армии, включая подробности позорного изгнания Гэвина за злоупотребление наркотиками.

– Жизнь наемника в Южной Америке, включая вопросы обращения с бомбами, каково это – кого-нибудь убить, и радости дружбы с головорезами.

– Хватит ли у меня, Марка, моральной выдержки застрелить кого-нибудь в упор.

– Краткая кругосветная экскурсия по местам обитания щедро разбрызганных Гэвиновых потомков.

– Негритянки в постели.

– Его отношения с десятилетним сыном – тот живет в Лондоне, и Гэвин видел его несколько раз.

– Буддизм, произносится «будизьм» (почти то же самое, что диалог «Негритянки в постели»).

– Тот раз, когда кто-то напал на Гэвина в метро с ножом, а Гэвин броском отправил его через весь вагон, а потом стоял у парня на голове, пока у того не хлынула кровь из уха.

Каждый день начинался с завтрака в «Уимпи» на Кингз-Кросс, потом мы загружались в метро и отправлялись в то место, которое выбирал Гэвин. Аксбриджский торговый центр, Брент-Кросс, Кэмден, Уэмбли, Кингстон, рынок «Шепердз-Буш», Брикстон – все самые обаятельные места Лондона были наши.

В метро была бездна времени для разговоров, и, не считая Гэвина, все, видимо, друг другу нравились. Даже Нелл как-то вписывалась. И им действительно нравился я! Вот это меня по-настоящему удивляло. В школе новенький, чтобы заслужить всеобщее одобрение, должен совершить акт насилия или публично унизить вечную жертву, а тут они просто решили, что я неплох.

Я начал думать, что, может, крутые парни в конечном счете не так уж и круты.

Почти все бросили работу в первые же несколько дней, так что через три недели я был ветераном. Из первой команды остались только я и Триш. Триш все еще работала, поскольку пыталась сколотить состояние. Большинство из нас боролись за каждый номер телефона, часто опускаясь до мольбы («Разумеется, вам не нужно пенсионное страхование, просто мне нужны ваше имя и номер; я получаю по пятьдесят пенсов за каждую листовку, а вам придется лишь ответить на один телефонный звонок и послать их к черту»). Но Триш, похоже, добывала номер из каждой женщины, с которой разговаривала («Приветик, дорогуша. Как дела? Какие на сегодня планы? За покупками идешь? Вот, дорогая, возьми, положи осторожненько в сумку и глянь, когда домой вернешься. Как, ты сказала, тебя зовут? Ну да. Потрясающе – спасибо за помощь большущее, милочка. Ну да – вот и все – ну вот если бы ты мне дала телефончик... О, спасибочки – тогда тебе насчет листовки кто-нибудь позвонит. Ладно, спасибки, увидимся – пока-пока».)

Только я начал развлекаться мыслью о том, что нравлюсь Триш, как она сообщила, что, кажется, Уэйн ее обрюхатил.

– Контрацепция мне никогда не давалась, – сказала она. – Я обычно использовала колпачок, но меня уже достало. Так что я просто импровизирую.

– Получается? – спросил я. Она рассмеялась:

– ПОЛУЧАЕТСЯ! Я б так не попала, если б получалось, верно? Он должен был вынуть в последний момент, но ты же знаешь Уэйна.

– Не настолько хорошо.

– Ну, ты понял. Он сверху. Один бутерброд, и вся любовь. Притормозил – и ага.

– А, понятно.

– Правда, он ничего.

Я решил использовать выражение, которое слышал от девушек на телефоне.

– Хрен у него без костей, – сказал я.

Триш смеялась минут десять.

– Слышь, так нельзя говорить. Ты педик, что ли, или как?

Как выяснилось, я пока не все понимал правильно, но месяц закончился, деньги были заработаны, и в воскресенье я встречался с Барри на вокзале Виктории, дабы отправиться открывать мир. Студенческий билет стоил всего 160 фунтов, и с ним мы могли садиться на любой поезд в Европе – когда угодно в течение четырех недель. К сожалению, после покупки билета денег у нас осталось маловато, так что много есть не получится, а спать придется главным образом в поездах, но все равно – я был в восторге. А если повезет, к нашему возвращению Барри и думать забудет о женщинах средних лет.

Мы с Триш поклялись не теряться и с тех пор никогда больше не общались. Гэвин пожал мне руку и пожелал жить хорошо. Я сказал, что постараюсь.