Шапка - Владимир Войнович

Продолжая свои расспросы, генерал выяснил, что молодойкинооператор помимо профессиональных обладает многими другими достоинствами:альпинист, каратист, активный общественник и член бюро горкома комсомола.

- Ну, вы как будто специально рождены для нас! - генералвсплеснул руками совершенно по-штатски.- Мы хотим запечатлеть нелегкий труднаших воинов-интернационалистов, и поэтому нам нужен талантливый оператор. Мыхотим показать жизнь наших воинов в горных условиях, и поэтому вашальпинистский опыт будет как раз кстати. И наконец, нам нужны люди идейнозакаленные, преданные нашим идеалам и готовые отдать за них жизнь.

- Вы собираетесь послать меня в Афганистан? - спросил Петяупавшим голосом.

Улыбка первый раз сползла с лица генерала.

- Молодой человек,- сказал он тихо,- вы знаете, что в армиилишних вопросов не задают.

Все в жизни взаимосвязанно. Если бы Кукуша не встретилась сИваном Федосеевичем, внук Лукина не был бы вызван в военкомат. Если бы он небыл вызван, то и его дедушке незачем было б ходить туда же. Если бы он туда неходил, зачем бы Лукин звонил Андрею Андреевичу Щупову? Результатом всех этихвстреч и звонков было срочное изготовление в промкомбинате Литфонда СССР поспецзаказу шапки пыжиковой пятьдесят восьмого размера.

Когда пришла моя очередь посетить Ефима, я уже знал, чтошапку он получил. Что Петр Николаевич Лукин лично доставил ему эту шапку впалату, сидел у него, рассказывал ему о своем боевом прошлом. Этим благороднымпоступком Петр Николаевич утвердил свой авторитет среди писателей. Все-такихотя и кагебешник, а человек неплохой, не то что некоторые. Нет, конечно, еслиему прикажут расстрелять, он расстреляет. Но сам, по собственной инициативевреда не сделает, а если сможет, так сделает что-то хорошее.

Ефим лежал в небольшой двухкоечной палате с выздоравливающимстариком, который при моем появлении вышел. Голова Ефима была забинтована так,что открытыми оставались только глаза, рот и нос с вставленной в него иприкрепленной пластырем пластмассовой трубкой, другая трубка от подвешенного кпотолку сосуда была примотана бинтом к запястью правой руки. Я думал, что Ефимполностью парализован, но выяснилось, что левая рука у него все-таки действует,он ей гладил пыжиковую шапку, лежавшую у него на груди.

Не зная, чем его развлечь, я ему для начала рассказал ошахматном турнире, выигранном его любимым гроссмейстером Спасским. Не видяникакого интереса к турниру, переключился на рассказ о нашем управдоме, которыйза проценты сдавал проституткам свою контору.

Ефим слушал вежливо, но в глазах его я увидел немой укор исмутился. Мне показалось, что взглядом он спрашивал, зачем я рассказываю емутакую мелкую чепуху, не имеющую никакого отношения к тому высокому переходу, ккоторому он, возможно, готовился.

Устыдившись, я все же никак не мог сойти с колеи и рассказалчто-то уж совсем глупое, опять какую-то историю про Маргарет Тэтчер и Нила Кинокка,причем историю, мною самим тут же и выдуманную. Наконец, почувствовав, что всемои потуги не могут вызвать в больном ничего, кроме желания от них отдохнуть, ярешил, что пора и откланяться.

- Ну,- сказал я нестерпимо фальшивым тоном,- хватит, старик,придуриваться. Следующий раз встретимся дома, покурим и перекинемся вшахматишки.

Дотронувшись до его плеча, я пошел к выходу и уже взялся заручку двери, когда услышал сзади резкое и мучительное мычание. Я встревоженнооглянулся и увидел, что Ефим манит меня пальцем здоровой левой руки.

- Умм! - промычал он и пальцем потыкал в шапку.

- Ты хочешь, чтобы я ее положил на тумбочку? - спросил я.

- Умм! - издал он все тот же звук и качнул рукойотрицательно.

И на мой недоуменный взгляд еще раз потыкал в шапку ипоказал мне два вяло растопыренных пальца.

- Ты хочешь сказать, что у тебя теперь две шапки?

В ответ он уже не замычал, а завыл, затряс раздраженнорукой. Видно было, что его удручает моя непонятливость, а ему очень нужнодонести какую-то важную мысль.

- Умм! Умм! Умм! - исторгался из него беспомощный крик души,и два полусогнутых пальца, как две запятые, качались перед моими глазами.

- А! - сказал я, сам не веря своей догадке.- Ты имеешь ввиду, что ты победил!

- Умм! - промычал он удовлетворенно и уронил руку на шапку.

Уходя, я еще раз оглянулся. Закрыв глаза и прижав к грудишапку, Ефим лежал тихий, спокойный и сам себе усмехался довольно.

В ту же ночь он умер.

Хоронили Ефима по самому последнему разряду, без заезда вЦДЛ и без музыки. Был уже конец марта, светило тусклое солнце, и из-подприбитого к стенам морга темного снега выползали медленные ручейки. Воротаморга были распахнуты настежь, похоронный автобус запаздывал, среди толкущихсявокруг гроба я встретил Баранова, Фишкина, Мыльникова и еще не помню кого. Вголовах стояли Кукуша в черной шляпе и ниспадающей на глаза черной вуали иТишка, который в заложенной за спину руке держал (я обратил внимание) непыжиковую, а подаренную ему отцом волчью шапку. Голова Ефима была аккуратноперебинтована, но все лицо оставалось открытым и выглядело умиротворенным. Яположил к ногам покойника свой скромный букетик, обнял Кукушу и пожал рукуТишке. Здороваясь с другими, я заметил и Трешкина. Он пришел, кажется, позжеменя и вел себя страннее обычного. Кособочился, дергался и озирался так, какбудто собирался что-то украсть или уже украл. Приблизившись к гробу, оннаклонился к покойнику, поцеловал его в забинтованный лоб, а потом долго ипытливо вглядывался в застывшие черты, словно пытался прочесть в них что-топонятное только ему.

Меня кто-то тронул за локоть, я оглянулся - Кукуша.

- Тебе не кажется, что он себя странно ведет? - прошепталаона, указав глазами на Трешкина.

- Он вообще странный,- сказал я и увидел, что Трешкин быстроперекрестил Ефима, но не тремя пальцами, как обычно, а кулаком, а потом сунулкулак в гроб, куда-то под шею покойного, и тут же выдернул.

- Ты видел? - шепнула Кукуша.- Он что-то туда положил.

- Сейчас выясним.

Я подошел к гробу и оглянулся на Трешкина. Тот внимательно следилза моими движениями. На его глазах я сунул руку под шею Ефима и сразу же нашелсложенный в несколько раз лист бумаги. Я вынул бумагу и стал разворачивать.

- Стой! Стой! - подлетел Трешкин.- Это не трогай, это нетвое.- И протянул руку.

- А что это? - Я убрал руку с бумажкой за спину.

- Неважно,- глядя на меня исподлобья, буркнул Трешкин.-Отдай, это мое.

- Но вы,- приблизилась Кукуша,- не имеете права лезть вчужой гроб без разрешения и класть посторонние предметы.

Она взяла у меня бумажку и развернула. Я заглянул через ееплечо и увидел слово, написанное крупными косыми буквами и с восклицательнымзнаком в конце: "Операция!"