Шапка - Владимир Войнович

Я ему посоветовал, прежде чем совершать те или иныепоступки, подумать о возможных последствиях.

- Спасибо,- поблагодарил он меня иронически и, отвернулрукав дубленки, посмотрел на часы.- Извини, мне пора.

Он холодно протянул мне руку в перчатке и, еще глубже втянулголову в воротник, "быстро пошел в сторону Пушкинской площади.

Я вернулся домой в расстроенных чувствах и позвонилБаранову.

- Ваш друг,- сказал я,- по-моему, совсем с панталыку сбился.

- Ну да,- согласился Баранов,- у него депрессия. Я же вамговорил.

Я возразил, что у Ефима не депрессия, а, наоборот, эйфория,которая кончится плохо.

- А в чем дело?

Оказывается, он еще ничего не знал.

Понятно, нашего с Ефимом разговора на Тверском бульваре я потелефону передать не мог, но рассказал об укушенном пальце.

По-моему, Баранов был потрясен:

- Ефим укусил Каретникова? Ни за что не поверю.

Не поверив, он позвонил Ефиму, а потом перезвонил мне.

- Я с вами согласен, дело дрянь, но я Фимку поздравил.

- С чем же?

- Укус Каретникова - это самое талантливое, что он сделал влитературе.

Не успел я положить трубку, раздался новый звонок. На этотраз звонил Ефим.

- События развиваются! - прокричал он торжествующе.

Я поинтересовался, как именно они развиваются.

Оказывается, до Ефима уже дошел слух, что Каретников сразупосле укуса звонил некоему члену Политбюро, с которым был дружен еще с войны, итот, выслушав, сказал будто бы так: "Не беспокойся, Василий Степанович, мыэтого дела так не оставим. Мы не позволим инородцам избивать наши национальныекадры".

- Ты представляешь! - кричал Ефим.- "Мы не позволиминородцам". То есть евреям. Значит, если русский укусит Каретникова, этоеще ничего, а еврею кусаться нельзя.

Я осторожно заметил Ефиму, что это, может быть, толькослухи, член Политбюро вряд ли мог бы себе позволить такое высказывание и вообщепо телефону об этом трепаться не стоит.

- А мне все равно,- дерзко сказал Ефим.- Я говорю, что думаю,мне скрывать нечего.

Тут уже я разозлился. Всегда он был осторожный, всегдаговорил такими намеками, что и понять нельзя. А теперь ему, видите ли, скрыватьнечего, а то, что, может быть, другим есть чего скрывать, это его уже незаботит.

Слух о зловещем высказывании члена Политбюро быстрорассыпался по Москве, и отношение к Ефиму людей на глазах менялось. Некоторыеего знакомые перестали с ним здороваться и шарахались как от чумы, зато другие,затискивая его куда-нибудь в угол, поздравляли и хвалили за смелость. Сам Ефимтоже переменился. Я слышал, что в те дни, общаясь с разными людьми, он многоговорил о ценности человеческого достоинства и замечал (иногда ни с того ни ссего), что гражданское мужество встречается гораздо реже, чем физическое, и дажеприводил примеры из жизни мужественных людей, которые в экстремальных условияхмогут проявлять чудеса героизма, а в обычной жизни ведут себя весьма послушно иробко.

Тем временем начал действовать до деталей отработанный, нозагадочный механизм отторжения. Сначала в издательстве "Молодаягвардия" Ефиму сказали, что его книга в этом году не выйдет, потому что нехватает бумаги. Со студии "Ленфильм", куда его вызывали дляобсуждения сценария, позвонили сообщить, что обсуждение временно отменяется. Нарадио, где должны были передавать отрывки из "Лавины", передача несостоялась, ее заменили беседой о вреде алкоголизма. А когда даже из"Геологии и минералогии" ему вернули написанную по заказу статью,Ефим понял, что дело серьезно. Однако держался по-прежнему воинственно. Большетого, он сам решил первый перейти в контратаку и однажды вечером взялся записьмо в ЦК КПСС о процветающих в Союзе писателей явлениях коррупции, кумовстваи чинопочитания, которые отражаются на тиражах книг, на отзывах прессы, нараспределении дач, заграничных командировок, путевок в дома творчества и дажена качестве шапок. Письмо как-то не складывалось, получалось длинно, натужно искучно. Тогда он решил написать фельетон с расчетом послать его в"Правду". Заложил лист бумаги, написал название фельетона - "ПоСеньке и шапка".

Начал он как-то по-гоголевски: "Знаете ли вы, чтозначит по Сеньке шапка? Нет, вы не знаете, что значит по Сеньке шапка. Выдумаете, что Сеньке дают шапку в соответствии с размером его головы? Нет,дорогой читатель, Сеньке дают шапку в соответствии с чином. Для того чтобыполучить хорошую шапку, Сенька должен быть секретарем Союза писателей или, покрайней мере, членом правления. Сенькины шансы возрастают, если он крутитсявозле начальства и состоит в партии, Сенькины шансы уменьшаются, если онбеспартийный и к тому же еврей..."

Само собой поставилось многоточие, и возникла мысль, чтонасчет еврейства лучше как-то потоньше, лучше, допустим: "...если онбеспартийный и имеет изъян в определенном пункте анкеты..."

Тут зазвонил телефон, и по звонку было ясно - Баранов.

- Привет, старик,- сказал Баранов.- В воздухе неспокойно.

- Что? - не понял Ефим.

- Наблюдается некоторое волнение.

Ефим бросил трубку, включил радио, стал крутить ручкунастройки в поисках "Немецкой волны". Нашел, но "Волна",заканчивая передачу, повторила краткое изложение новостей, в которых ничегоинтересного для Ефима не было. По Би-би-си шел концерт джазовой музыки, а начастоте "Голоса Америки" стоял сплошной вой глушилок. Ефим схватилприемник и стал бегать с ним по комнате, вертя его так и сяк, то прикладываяего к батарее отопления, то переворачивая вниз антенной. Он дважды стукнулприемником о колено, иногда помогало и такое. Сейчас не помогло. Но и времябыло не совсем удачное без четверти девять. Ефим выключил приемник, но в девятьчасов включил его снова. На этот раз "Голос" звучал почти совсемчисто. Ефим выслушал сообщение о новых американских предложениях по сокращениюракет средней дальности, о напряженности в Персидском заливе, о возросшейактивности афганских повстанцев, о необычайных ливнях на Филиппинах, и вдруг:

- Западные корреспонденты передают из Москвы, что, посведениям из достоверных источников, ведущий советский писатель Ефим Рахлинсовершил покушение на управляющего Союзом писателей Василия Карелкина. Причинапокушения неизвестна, но наблюдатели полагают, что в нем, возможно, отразилосьнедовольство советских писателей отсутствием в Советском Союзе творческихсвобод.

- Кукуша! - крикнул Ефим.- Кукуша! - завопил уже вовсе нетерпеливо.

- Что случилось? - вбежала перепуганная насмерть Кукуша.