Огненный зверь - Роберт Джордан

Фаруз, решил Джинар, не доживет до того, чтобы вернуться к правоверным ималлы Басракана. Древние боги сами позаботились об этом.

Снова за спиной послышался шорох сапог, но на этот раз Джинар просто посмотрел через плечо. Шармаль, худой молодой человек с жидкой бородкой, заплетенной множеством косичек, сел на корточки рядом с Джинаром и Фарузом.

– Неверные бритунийцы все еще идут на восток, – сказал молодой человек.

– Они не остановились с наступлением темноты? – спросил, нахмурившись, Джинар. Ему никогда не нравилось необычное поведение, а ведь никто не путешествует ночью без веских на то оснований, тем более вблизи Кезанкийских гор.

– Когда я возвращался на закате, – ответил Шармаль, – они все еще скакали на восток. Я… я не хотел пропустить битву.

– Если вообще будет битва, – усмехнулся Фаруз.

Джинар громко скрипнул зубами.

– По коням, – приказал он. – Окружить лагерь и медленно приближаться. Не наносить ударов без моей команды, если только не будет поднята тревога. Понятно, Фаруз? Говоришь ты с жаром. Может ли твоя рука подтвердить эти слова?

Зарычав, Фаруз вскочил на ноги и бросился вниз по склону – туда, где стояла его косматая лошадь.

Джинар, угрюмо улыбаясь, последовал за ним и взобрался в высокое седло. Он осторожно объехал холм, направляясь к лагерю на вершине соседнего холма. Стук неподкованных копыт по камням не беспокоил Джинара, сейчас не беспокоил. Он был убежден, что заморийцы не услышат. С ними древние боги. Он и другие горцы сливались с темнотой.

Он разглядел часового, оперевшегося на копье, ничего не замечающего, не видящего еще одной подкрадывающейся тени. Джинар вынул из ножен кривую саблю. Впереди могут идти по земле истинные боги, но здесь также присутствовало что-то еще. Смерть. Он чуял ее. Смерть для многих. Смерть для Фаруза.

Улыбнувшись, Джинар ударил пятками в бока лошади, и она бросилась вперед. Часовой успел в ужасе вытаращить глаза; затем кривой клинок, к которому была приложена сила руки Джинара, и вес несущейся лошади, снес голову с плеч. Темноту разорвал крик Джинара:

– Во имя истинных богов, бей их! Не щадить!

С воплями из ночи выскочили горцы, обнажив алчущую крови сталь.

Конан лежал, завернувшись в накидку, под открытым небом, приоткрыв глаза. После такого ее поведения он решил не ходить в шатер, несмотря на призывно горящие лампы, которые светились еще и сейчас. Но разбудили, однако, его не мысли о шелковистой коже, а посторонний шум. Он слышал дыхание ближайшего к нему часового, дыхание слишком спокойное и глубокое для человека на страже. Эти придурки не слушают его советов, подумал он. Они слушают, но не слышат, точнее. На храп часового наслоился другой звук: на склоне зашуршали и покатились камни. На всех склонах холма.

– Кром! – произнес киммериец. Одним движением он сбросил черную накидку, поднялся на ноги и выхватил меч. Он открыл рот, чтобы поднять тревогу, но в данный момент в этом уже не было необходимости.

Следом за влажным ударом стали, погрузившейся в плоть, раздалось:

Следом за влажным ударом стали, погрузившейся в плоть, раздалось: крови неверных, а из шатров вылезали охотники и молили своих богов дать им увидеть еще один рассвет.

Огромный киммериец побежал к часовому, дыхание которого он слышал до этого. Разбуженный часовой попытался опустить копье, но, получив по лицу удар саблей, с криком покатился по земле.

– Кром! – взревел Конан.

Горец дернул за поводья и развернул косматую лошадку над повалившимся часовым в сторону огромного человека, вышедшего из темноты.

– Такова воля истинных богов! – проорал горец. Размахивая над тюрбаном окровавленной саблей, он ударил пятками в бока лошадки.

На долю мгновения Конан остановился, расставил ноги так, будто собирался встретить летящую на него лошадь. Вдруг он бросился вперед, пригнувшись под просвистевшим над головой стальным полумесяцем и вонзил в живот горца меч. Сила удара сбила киммерийца с ног, а горец, казалось, прыгнул через круп лошади и упал на землю.

Поставив ногу на грудь трупа, Конан выдернул свой меч. Некий инстинкт предупредил его, покалывание между лопаток. Он обернулся и увидел другого врага на лошади и кривую саблю, уже приближающуюся к голове. Не оборачиваясь, киммериец уже поднимал свой меч, и его острый как бритва клинок полоснул по уже опускавшейся кисти. Рука и сабля полетели, и горец с жалобными криками ускакал в ночь, высоко подняв обрубок руки, из которого бил фонтан крови, будто так он не позволит крови вытечь.

Две повозки уже пылали как костры, и пламя быстро поглощало пять круглых шатров. Над всем висел шум битвы: звон стали о сталь, крики раненых, стоны умирающих. Вспыхнула еще одна повозка. Огонь отодвигал ночь от сражающихся людей, пляшущих с окровавленными клинками среди тел, усеявших вершину холма. Среди лежащих без движения было больше тех, кто носил кольчугу и остроконечный шлем заморийцев, чем тех, чьи головы были обмотаны тюрбанами.

Все это Конан охватил взглядом в долю секунды, но одно среди всего остального привлекло его внимание. Йондра, выгнанная из-под мехового одеяла и голая, если не считать перекинутого через плечо колчана, стояла перед алым шатром и спокойно стреляла из лука, будто это была стрельба тто соломенным мишеням. И там, куда попадали ее стрелы, умирали горцы.

Киммериец заметил, что на нее обратил внимание не только он. Горец в дальнем конце лагеря издал вдруг протяжный крик и послал свою лошадку галопом в сторону обнаженной лучницы.

– Йондра! – крикнул Конан, но, даже когда кричал, он знал, что она не услышит его в таком шуме. И что ему никак не успеть добежать до нее.

Перебросив меч в левую руку, он двумя прыжками добрался до часового, лежащего на спине, обратив лицо, похожее на раскроенную маску, к черному небу. Безжалостно поставив ногу на отброшенную руку часового, киммериец вырвал из мертвого захвата тяжелое охотничье копье. С отчаянной быстротой он распрямился, обернулся, метнул и замер, когда копье было в воздухе. Ни воли, ни мысли не осталось для движения, поскольку и то и другое было сейчас приковано к толстому копью. Лошадь горца находилась в двух шагах от Йондры, его клинок почти упирался в ее спину, и все же девушка ничего не слышала и не обернулась. А горец согнулся в конвульсиях, когда его грудь пронзил наконечник копья. Лошадь его продолжала мчаться, а тело горца медленно заваливалось назад и упало наконец, будто мешок с песком, перед женщиной. Йондра вздрогнула, когда почти у самых ее ног упало тело, но продолжала еще некоторое время шарить руками в опустевшем колчане в поисках еще одной стрелы. Неожиданно она отбросила лук и выхватила из руки мертвого горца саблю.

Конан обнаружил, что снова может дышать. Он сделал шаг в сторону княжны… и что-то огнем полоснуло его по спине. Огромный киммериец тут же перекатился вперед, встал на ноги и обернулся, отыскивая нападавшего. За спиной было много народу – и горцы, и охотники, – но все, кроме Арвания и Телада, были заняты тем, что убивали друг друга, и даже эти двое, пока Конан смотрел, сцепились с врагами в тюрбанах. Нет времени выбирать себе противника, подумал Конан. Их хватит на всех. В нем пробудилась темная ярость.