Любить, чтобы ненавидеть - Нелли Осипова

Вечность длилась четыре ночи и почти пять дней — день приезда, день отъезда — один день.

В самолет по трапу Катя поднималась, едва сдерживая слезы. Замерла на секунду у входа, оглянулась, отыскала глазами Андрея.

Он стоял, почему-то вытянув руки по швам, словно принимал парад. Она быстро вошла в салон, прошла на свое место у иллюминатора и, отвернувшись к нему, заплакала. Будем же справедливы — она не плакала, просто слезы счастья лились самопроизвольно, и она не собиралась ни останавливать их, ни промокать. «Сто часов счастья, разве этого мало?» Ровно сто часов они были вместе, ровно сто часов не было разлуки, мыслей о Данусе, о работе, о будущем. Она станет жить с этими воспоминаниями до следующей встречи…

Виктор Елагин пригласил Елену Андреевну и Катю на прогон нового спектакля «Сирано де Бержерак», где он не только исполнял главную роль, но и впервые выступал в качестве режиссера-постановщика. На такие прогоны обычно приглашались критики, поэтому Елена Андреевна старалась на обсуждениях, следовавших за просмотром, не выступать, если играл Виктор: стоит ей похвалить его работу — тут же скажут, что она необъективна, а станет ругать — пойдет шепоток, что, мол, никак не может простить бывшая мадам Елагина уход мужа. Так и повелось у них с Виктором: на следующий день они встречались, чтобы подробно, основательно разобрать роль.

Прогон «Сирано» назначили на двенадцать часов в пятницу. От одной мысли, что придется отпрашиваться у Жанны, Катю корежило. Только на днях она, можно сказать, выцарапала у нее отгулы, и теперь предстояло снова клянчить. Катя решила схитрить. Пошла к шефу, попросила секретаршу пропустить ее буквально на одну минуту.

— Аркадий Семенович, — лисой Патрикеевной начала она, — завтра в двенадцать у папы в театре прогон нового спектакля. Он впервые выступает в роли режиссера. Я от его имени приглашаю вас.

— Это как же, — удивился он, — Елагин теперь сам не играет?

— Конечно, играет. Он исполняет главную роль, Сирано де Бержерака, но спектакль поставил сам. Вы пойдете?

— Пожалуй, — согласился шеф. — Я в театры хожу, можно сказать, вырываюсь, но на прогонах еще никогда не был.

— Спасибо, что согласились. Отец будет рад. Я вас встречу в одиннадцать сорок пять и проведу на хорошие места. Вы придете один или с супругой?

— Один, один, жена мобилизована к внукам.

Катя еще раз поблагодарила и побежала приглашать Жанну Ивановну, в глубине души рассчитывая на отказ. Но когда начальница узнала, что будет сам Аркадий Семенович, расплылась от удовольствия и обещала непременно прийти в театр.

— Скажите, Екатерина Викторовна, что значит прогон? Я не очень сведуща в театральных тонкостях и терминологии, — спросила Жанна Ивановна.

— Прогон — это та же репетиция, но без остановок, без повторов отдельных сцен, когда режиссер из зала смотрит подряд весь спектакль, наслаждаясь или ужасаясь тем, что он сотворил, — с улыбкой пояснила Катя.

Начальница, к удивлению Кати, юмор поняла и улыбнулась в ответ. Кате стало смешно: «Вот она, волшебная сила театра — одно только упоминание о нем облагораживает человека», — подумала она и тоже улыбнулась в ответ.

После работы Катя позвонила отцу, с трудом разыскав его в театре по трем телефонам, и повинилась:

— Пап, не станешь меня ругать?

— За что, Катенок?

— Понимаешь, мне пришлось пригласить на завтра и мою цербершу, и даже самого шефа. Иначе я не смогла бы отпроситься.

— Что за варварский режим! — возмутился отец. — Работаешь как проклятая и не можешь даже в кои-то веки отпроситься на спектакль?

— Не совсем так. Дело в том, что буквально на прошлой неделе я взяла три дня отгулов за переработку и теперь снова… Ну, понимаешь, просто не очень удобно. Поэтому пришлось схитрить и от твоего имени пригласить.

— И правильно сделала. Пусть просвещаются. Мне не за что тебя ругать. После спектакля зайдите с мамой, я соскучился по тебе. Целую, Катенок. До завтра. Я побежал, мне еще две сцены нужно прогнать…

Народу в пятницу в зал набилось много — как же, артист Елагин посягнул на святая святых, на режиссуру!

Спектакль шел ровно, выверенно. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: пьеса Ростана относится к числу тех драматических произведений, которые актеры и вообще люди театра называют самоигральными, то есть не требующими никаких режиссерских изысков. Блистательные стихи Ростана льются, кажется, сами по себе, смысл пьесы прост и импонирует любому зрителю — духовная, внутренняя красота человека выше, чем красота внешняя.

Виктор Елагин придумал для своего Сирано неожиданную краску: вместо того чтобы нарастить нос «гумиком», как испокон века делают актеры, он соорудил съемную насадку с заушниками, как у очков, и играл в таком виде во всех сценах. Но когда объяснялся в любви Роксане от имени Кристиана, насадка незаметно снималась, что по замыслу Елагина-режиссера должно было показывать, как прекрасен любящий человек.

Катя время от времени поглядывала на мать, ее настораживала напряженная поза и замкнутое лицо Елены Андреевны — не к добру, видимо, ей не нравится новая работа отца.

Обсуждение прошло бурно, но общий итог оказался положительным. Катя с матерью дождались, когда весь церемониал с поздравлениями и поцелуями завершился, и проследовали за Елагиным в его гримуборную. Он уселся перед зеркалом и стал снимать грим с лица.

— Ну что скажешь, Лена? — обернулся он к Елене Андреевне.

Она пожала плечами.

— Так плохо, что даже нечего сказать?

— Витюш, давай не сегодня.

— Не хочешь портить мне настроение?

— Нет, хотелось бы поговорить спокойно и подробно в другой обстановке и когда ты немножко отойдешь, — осторожно и очень ласково, будто разговаривает с больным, ответила Елена.

— Не хитри, мать, выкладывай, — решительно обернулся Виктор и уперся в нее взглядом.

— Видишь ли, — начала она, — я вообще не приветствую всеобщее увлечение актеров накладными носами, словно задача заключается в том, чтобы изобразить Буратино-Пиноккио. Даже Жерар Депардье не устоял. Кажется, Бог не обидел его носом, так нет — присобачил себе еще и накладной! И ты туда же. Скажи на милость, зачем тебе это понадобилось?

— Как ты не понимаешь! — удивился Виктор. — Этот прием дает возможность раскрыть главную мысль, идею спектакля и яснее…

— Главная тема, — перебила его Елена, — выражена Ростаном настолько рельефно и ясно, что тут ничего не следует добавлять, можно только переборщить, что у тебя и получилось. Искать нужно в другом направлении.

— В каком? — спросил он с вызовом.

— Ну, я не знаю, так, сходу, сказать трудно, к тому же я критик, а не режиссер.

— Вот, вот, все знают, как не надо, но мало кто знает, как надо, — обиженным тоном сказал Виктор Елагин. — Я понял тебя.