Дочь Аушвица. Моя дорога к жизни. «Я пережила Холокост и всё равно научилась любить жизнь» - Това Фридман

с новой силой. Вот уже почти восемьдесят лет мне снится один и тот же повторяющийся кошмар, в котором я хожу среди мертвых тел. Этот сон всегда заставляет меня проснуться, после чего уснуть повторно не получается, все мои мысли возвращаются к Томашув-Мазовецки.

Мы не могли перевезти тела убитых на еврейское кладбище и обеспечить им вечный покой в священной земле. Мы похоронили их прямо рядом с теми зданиями, возле которых они погибли. Мой отец вырыл могилы, а затем мы снесли тела с кроватей и пола, на которых они закончили свой земной путь, вниз по булыжной мостовой и сложили в неглубокую яму.

Я помогала как могла: держала руку, голову или ногу, пока мои мать и отец пытались уложить трупы в эти примитивные могилы. В глубине моего сознания засело зловоние смерти в начале летней жары и выражение агонии на лицах трупов. Вместе с тем среди всего этого мракобесия я из последних сил цеплялась за человечность моих родителей — они относились к мертвым с достоинством, которого те заслуживали.

Впервые за почти четыре года массовых убийств моему отцу удалось произнести кадиш — традиционную траурную молитву по погибшим — под носом у охранников с автоматами наготове. Это был еще один акт неповиновения.

— Да возвысится и освятится его великое имя! — нараспев произнес мой отец.

— Амен, — шепотом ответила моя мать.

— В сотворенном им мире пусть установится его царская власть, пусть взрастит он для людей спасение. Пусть приблизит он приход Машиаха своего.

— Амен!

— При жизни скажем: Амен! Да будет его имя великое вечно благословенно! Да будет имя нашего Творца благословляемо и восхваляемо, прославляемо нами и возвеличиваемо, и почитаемо. Воспеваем все имя Великого Создателя.

— Амен!

— Амен! Превыше всех благословений и песнопений, восхвалений и утешений, произносимых в мире, все скажем Амен!

— Амен!

— Просим о том, чтоб нам были дарованы с небес крепкий мир и жизнь счастливая, скажем: Амен!

— Амен!

— Устанавливающий мир на небесах он нам пошлет мир, нам и всему Израилю. Все скажем: Амен!

— Амен!

Мои родители читали молитву, засыпая тела землей, а охранники не знали, что соблюдается важная еврейская традиция. Я уверена, что мои мать и отец думали о своих родителях и других убитых членах семьи, когда произносили эти древние слова.

Возможно, они читали Кадиш в уединении наших переполненных комнат, сначала в большом гетто, а затем в Блоке. Не знаю точно. Но я никогда раньше не слышала этой молитвы. И это несмотря на то, что по материнской линии я происхожу от длинной линии хасидских ученых-богословов; я понятия не имела, что говорили или делали мои родители (хотя я понимала всю важность и проникновенность ритуала), что доказывает, как трудно было исповедовать нашу веру в условиях оккупации.

Я нахожу невероятным, что мое первое осознанное соблюдение еврейского религиозного ритуала произошло после военного преступления, в присутствии не раввина, а нацистских солдат, которые могли убить нас, не задумываясь. Оглядываясь назад, я поражаюсь, что кому-то удалось в такое время восхвалять Бога.

Когда похороны закончились, мы перебрались в дома, смыли пятна крови, подобрали фрагменты костей, прибрались на кухне. Мы подмели полы. Мы продезинфицировали ванные комнаты. Мы перестелили кровати. Мы разгладили подушки. Все должно было быть идеально. Под страхом смерти нам запретили оставить следы случившегося. Я не отходила от родителей, помогая всем, чем могла.

Нам потребовалось три месяца, чтобы очистить место преступления нацистов. Мы закончили к первой неделе сентября, за три дня до моего пятого дня рождения.

— Мы изжили себя, — однажды услышала я, как моя мать шептала моему отцу. — Нам больше ничего не остается делать. Теперь мы обречены. Теперь они наверняка убьют и нас.

Через четыре года после вступления в Томашув-Мазовецки, в сентябре 1939 года, немцы выполнили наказ Гитлера и национал-социалистического движения. Они полностью завершили этническую чистку евреев. Яркое, высококультурное сообщество, существовавшее более 200 лет, теперь вымерло.

У немцев для обозначения проведенной операции была специальная фраза.

Томашув-Мазовецки теперь был очищен от евреев, Judenrein.

Только 200 евреев из Томашув-Мазовецки пережили Холокост. После войны некоторые вернулись в свои прежние дома, чтобы попытаться найти потерянных родственников. Но воспоминания о том, что там произошло, были настолько страшными, что в итоге люди осели в другом месте.

Тем не менее сегодня в городе все еще присутствует еврейское сообщество. На заросшем еврейском кладбище, где покоится так много моих родственников, и в садах Блока — на тех четырех улицах: Всходня, Пекарска, Хандлова и Ерозолимска. Я думаю об этом месте с содроганием после того, что там произошло. Но для меня этот крошечный уголок мира навсегда останется священной землей.

Глава 8. Лагерь «Желтой смерти»

Трудовой лагерь Стараховице, оккупированная немцами Центральная Польша

ОСЕНЬ 1943 — ЛЕТО 1944 ГОДА / МНЕ 5 ЛЕТ

Грохот в дверь — прикладом винтовки, сопровождаемый резким приказом на немецком языке, — потребовал нашего полного внимания.

— Вы съезжаете. Разрешается по одному чемодану на каждого. Сбор на Аппельплац через пять минут. Быстро.

Солдаты снова пришли за нами. Мы в любой момент ожидали, что они придут, но все равно каждый раз вызывал шок. Мы все дернулись, как будто нас ударили электрошокером. После четырех лет оккупации у нас оставалось очень мало имущества. Тем не менее мои родители как можно быстрее побросали одежду и другие важные вещи в чемоданы.

Мы вышли за дверь, не оглядываясь, и направились к сборному пункту. Другие оставшиеся в живых жители Томашув-Мазовецки, спотыкаясь, выходили на улицу с встревоженным видом. Оно самое? Нам пришел конец?

Потом я увидела немецкий армейский бортовой грузовик с брезентовым покрытием, изрыгающий черные выхлопные газы; двигатель работал на холостом ходу. Задняя дверь была опущена. Когда мы быстро шли по булыжной мостовой, я посмотрела на отца, который, в свою очередь, обменялся встревоженными взглядами с матерью.

Я никогда прежде не ездила на грузовике, но видела их из окна. Я оглянулась на свою мать. Лицо выдавало ее. С тех пор как было образовано гетто, они много раз видели, как разворачивался этот сценарий, и лишь изредка депортированные добирались до места назначения, указанного немцами. Нацисты постоянно лгали. Даже посылая людей на смерть, они все равно создавали впечатление, что евреи отправляются в место получше. Предложив людям наперсток надежды, немцы смогли приступить к своей промышленной бойне в условиях относительной тишины. Надежда стала соучастницей убийства.

Моя мать первой забралась в кузов грузовика. Мой отец передал ей чемоданы. А потом он поднял меня и передал на руки моей