Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

Предприниматель никак не мог найти более вежливого слова и замолчал.

«Продолжайте, продолжайте», – позволил банкир.

«Да, господин Дюран, – взволнованно заговорил Дано, – никто не поверит, что такой человек, как вы, опора народа, поддержка промышленности, человек, который творил чудеса, чтобы помочь честным людям, что вы были так суровы со мной без причины, что я не заслужил этого, что не нарушил слова или не вел себя непорядочно. Но вы-то знаете, господин Дюран, я честный человек, я, как вы, выходец из народа, вы сами часто повторяли мне это, я заработал все, что имею, честным трудом, и вы не захотите погубить меня, мое состояние и мою репутацию, вы не способны на такое».

Банкир, казалось, расчувствовался:

«Поверьте, если бы не срочная необходимость, если бы мне самому не нужны были деньги, я не был бы так непреклонен. Но с того самого дня, как я одолжил их вам, они имели определенное назначение. Я должен выполнить свои обязательства, ничего не поделаешь».

«В таком случае, – с отчаянием проговорил Дано, – я подумаю… подумаю…»

Он повернулся к выходу, когда банкир снова окликнул его:

«Послушайте, господин Дано, я не хочу, чтобы кто-нибудь сказал, что я не помог честному человеку, человеку, который, как и я, вышел из народа».

Предприниматель вернулся, сияя от радости, и с тревогой стал ждать, что же скажет банкир, который, казалось, сам был смущен. Наконец он решился:

«Согласно вашим подсчетам, вы вложили в вашу собственность два миллиона сто тысяч франков?»

«Да, сударь».

«Продайте мне все за два миллиона двести тысяч – и мы будем полностью в расчете».

«Но, сударь, – с отчаянием ответил Дано, которого настолько поразило предложение банкира, что он напрочь забыл, как минуту назад человек, предлагавший ему два миллиона двести тысяч, клялся, что ему срочно нужны деньги, – это значит, я останусь без всякой прибыли!»

«Как? – удивился банкир. – Сколько вы вложили в дело? Триста тысяч франков, год назад, в земельные участки, все остальное вы получили благодаря серии займов. В результате из трехсот тысяч франков вы за один год сделаете сто тысяч. Это равняется тридцати трем процентам годовых. Я не знаю никакого другого дела, которое дает такие превосходные результаты. Даже крупные банки, которые так часто подвергаются всеобщим нападкам, едва ли получают четверть подобной прибыли на капиталы, которые они ссужают порой слишком легкомысленно».

«Возможно, сударь, – отвечал Дано. – Но вы забываете, что я должен был уплатить еще проценты по займам».

«Справедливо, – согласился банкир, – я готов учесть это».

«Итак, столько риска, столько работы, целый год…»

«Чтобы заработать сто тысяч. Мне кажется, это прекрасно, особенно если учесть, откуда вы начали!»

«Да оттуда же, откуда и вы!» – с достоинством ответил предприниматель.

«Прошу прощения! – надменно сказал банкир. – Я говорил не о вас, а о вложенном капитале. Я никогда не забываю, кем я был, и, думаю, мне пришлось начинать с меньшего».

«Ладно, сударь, – сказал Дано в порыве решимости, вроде той, что овладевает раненым, которому угрожает смерть и который протягивает хирургу руку или ногу для ампутации. – Ладно, дайте мне два миллиона четыреста тысяч – и дело с концом».

Банкир спрятал в папку договор об ипотеке и холодно ответил:

«Я сделал все, что мог, для вашего спасения, мне неприятно, что вы так неблагоразумны. Прощайте, сударь, это дело меня больше не касается, обратитесь к господину Сежану, он закроет ваш счет».

«Но, сударь…»

«Извините, вот уже два часа господин граф де Лозере ждет меня, и, по правде говоря, несмотря на все мое желание посвятить все мое время людям, которые, как и я, всего-навсего коммерсанты и промышленники, с моей стороны крайне неучтиво злоупотреблять терпением столь знатного господина».

«Я пойду к господину Сежану», – смутился Дано.

Банкир поклонился ему и, распорядившись ввести господина де Лозере, быстро написал несколько строк, сложил листок и передал его слуге:

«Немедленно передайте господину Сежану».

Вот что он написал:

«Будьте тверды в деле Дано, и мы получим за два миллиона сто тысяч франков собственность, которая при благоприятных условиях будет стоить более трех миллионов».

Как только слуга вышел, банкир поприветствовал господина графа де Лозере, и два самозванца остались один на один.

– Матье Дюран сделал это. – Литератор так серьезно глядел на рассказчика, что барон понял: Дьявол добился того внимания, которого желал.

– Да.

– Вы уверены?

– Я называю вам имена, я даю вам точные цифры.

– Но откуда, дьявольщина, вы все это узнали?

– Я скажу вам, когда закончу.

– Знаете ли вы, что с помощью подобных секретов можно очень далеко завести такого человека, как Матье Дюран? – спросил поэт.

– Ах! Клянусь вам, – улыбнулся Дьявол, – если бы его дочка нравилась мне так, как она нравится вам, то она скоро бы стала моей. Особенно с тем, что мне осталось вам поведать.

При этих словах Луицци начал догадываться о намерениях Сатаны, и он приготовился слушать, тогда как Дьявол продолжил…

Конец седьмого тома

Господин де Лозере, оставшись наедине с Матье Дюраном, явно чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, как приступить к делу. К смущению примешивалось раздражение от затянувшегося ожидания и от ощущения, что банкир нарочно, самым неприкрытым образом, как мог его затягивал. Однако эти чувства обозначились на лице графа лишь плотно поджатыми губами: он искусно скрывал свою злость под маской непринужденной вежливости. Но Матье Дюран слишком хорошо знал людей и понимал, что ему удалось задеть за живое явившегося к нему спесивца и что, должно быть, только крайняя нужда заставляет графа молча проглотить оскорбление. Вследствие этого умозаключения банкир решил во что бы то ни стало заставить гостя почувствовать, что он потешится всласть и отыграется сполна за тот вечер у господина де Фавьери, когда господин де Лозере так недальновидно презрительно обошелся с ним.

Для начала Матье Дюран отказался от обычного обмена ничего не значащими любезностями, чтобы не дать графу время прийти в себя. Банкир молча указал гостю на кресло и устроился сам в другом, слегка склонившись к собеседнику и как бы говоря всем своим видом: «Я вас слушаю». Господин де Лозере решился наконец приступить к делу, однако, желая преодолеть охватившее его унизительное волнение и казаться спокойным, сделал слишком значительное усилие и мгновенно принял привычный наглый вид, не сумев удержаться на грани благоразумной учтивости и сдержанности.