Властелин Хаоса - Роберт Джордан

Приведя Фэйли и Перрина в отведенные им покои, состоявшие из гостиной, спальни с кроватью под балдахином, на которой могло бы разместиться человек десять, и длинного мраморного балкона, выходившего на внутренний дворик с фонтанами, Сулин принялась показывать и растолковывать гостям все, включая и то, что они и без нее прекрасно понимали. Коней их почистили, поставили в стойло и задали корма, а седельные сумы распаковали, развешав содержимое в шкафах или сложив в комоды. Топор Перрина стоял, прислоненный к камину, словно им собирались строгать щепу для растопки. Один из серебряных кувшинов содержал охлажденный на льду чай с мятой, а другой — сливовый пунш. Расческа и костяной гребень Фэйли лежали на столике перед одним из трех огромных зеркал — Сулин показала каждое, хотя не заметить их мог бы разве что слепой. Она еще говорила что-то насчет воды для мытья и медных лоханей, когда потерявший терпение Перрин вложил в ее натруженную ладонь золотую крону.

— Спасибо, — сказал он. — А сейчас не оставишь ли ты нас…

На миг ему показалось, что Сулин сейчас швырнет монету ему в физиономию, но она лишь присела в очередном неловком реверансе и ушла, хлопнув на прощание дверью.

— Уж не знаю, кто здесь обучает прислугу, — пробормотала Фэйли, — но этот человек своего дела не знает. Со слугами надобно обходиться вежливо, но твердо. Кстати, именно так не мешало бы тебе обходиться с нашими слугами. — Она повернулась к Перрину спиной и прошептала: — Может, поможешь -мне расстегнуть пуговицы?

Всякий раз, когда ему доводилось расстегивать ее платье, Перрин чувствовал, какие толстые и неуклюжие у него пальцы. Он все время боялся оторвать пуговицу, а то и вовсе платье порвать, но раздевать жену ему нравилось. Обычно этим занималась горничная — уж она-то пуговиц не отрывала.

— Ты часом не о той чепухе, которую говорила своей матери?

— Чепухе? Но разве ты не укротил меня, муж мой? Разве я не спешу к тебе по первому твоему зову? Разве не готова на все, лишь бы тебе угодить?

От Фэйли исходил запах лукавства, и выглядела она лукаво, но в то же время искренне, словно говорила, что думала.

Матери она сказала почти то же самое, причем почему-то чуть ли не с гордостью. Чудные они, эти женщины, больше ничего и не скажешь. А уж ее мать!.. Да и отец, кстати! Пожалуй, решил Перрин, не помешает сменить тему. О чем там упоминал Башир?

— Фэйли, а что это за сломанная корона? Она досадливо фыркнула, и неожиданно Перрин учуял запах огорчения.

— Ранд покинул дворец, Перрин.

— Да? Откуда ты знаешь? — спросил он, с трудом расстегивая крохотную жемчужную пуговку.

— Девы Байн и Чиад — только ты никому не говори! — научили меня немножечко понимать их язык жестов. Кажется, они пожалели об этом, когда узнали, что здесь полно айильцев. Но вышло неплохо — здешние Девы и не догадываются, что я их понимаю. А они, похоже, так и вьются вокруг Ранда. — Повернувшись к мужу, Фэйли бросила на него проказливый взгляд и погладила его бородку. — Тем Девам, которых мы встретили первыми, понравились твои плечи, но они не слишком-то заглядывались. Айильские женщины вообще не видят проку в бороде.

Он покачал головой, подождал, пока она не отвернулась, и спрятал в карман оторвавшуюся-таки пуговицу. Ладно, может, Фэйли и не заметит. Сам Перрин как-то неделю проходил без пуговицы на кафтане и не знал о том, пока Фэйли его носом не ткнула. А что до бороды, то Гаул говорил, что айильцы всегда ходили бритыми, а Байн и Чиад постоянно отпускали насчет его бороды странные шуточки. Он не раз подумывал побриться, при этакой-то жарище, но Фэйли борода нравилась.

— А что Ранд? Нам-то какая разница, во дворце он или нет?

— Да такая, что тебе следует знать, что он делает за твоей спиной. Ты ведь не знал, что он собрался уйти, да? Помни, он — Возрожденный Дракон. Это что-то вроде короля, короля королей, а короли порой даже друзей используют в собственных целях — случайно или намеренно.

— Ранд такого делать не станет. И потом, что ты мне предлагаешь? Шпионить за ним?

Он-то думал, что пошутил, но Фэйли откликнулась серьезно:

— Не тебе, любовь моя. Шпионить — занятие для жены.

— Фэйли! — Едва не оторвав еще одну пуговицу, Перрин взял жену за плечи и повернул лицом к себе: — Ты же не собираешься шпионить за Рандом?

Она упрямо поджала губы и сузила глаза, но упрямства и ему было не занимать.

— Фэйли, ну-ка вспомни о послушании, которым ты тут только что похвалялась. — Насколько понимал Перрин, Фэйли готова была слушаться его, когда это ее устраивало, в противном же случае начисто забывала о какой-либо покорности независимо от того, прав он или нет. — Фэйли, я говорю серьезно. Я хочу, чтобы ты пообещала мне… Я не желаю участвовать ни в чем…

— Обещаю, любовь моя, — промолвила она, приложив пальчик к его губам. — Обещаю не шпионить за Рандом. Видишь, сколь я покорна мужу, моему повелителю. А ты помнишь, скольких внуков ожидает моя матушка?

Неожиданная смена темы заставила его заморгать.

Но, так или иначе, Фэйли дала слово, а это уже немало.

— Вроде бы шестерых. Я сбился со счета, когда она стала говорить, сколько должно быть мальчиков и сколько девочек. Леди Дейра давала поразительно откровенные советы насчет того, как этого добиться; к счастью, большую часть Перрин прослушал, ибо в это время гадал, не пуститься ли ему наутек. Фэйли же воспринимала все эти поучения, сделанные в присутствии отца и мужа, как нечто само собой разумеющееся. Еще и кивала при этом.

— По меньшей мере шесть, — повторила Фэйли с весьма ехидной ухмылкой. — Перрин, она от нас не отстанет, пока я не скажу ей, что ношу первенца… Может, тебе все-таки удастся расстегнуть остальные пуговицы?.. — После стольких месяцев замужества она все еще краснела, несмотря на все свои ухмылочки. — Я так долго не видела настоящей кровати, что становлюсь откровенной, словно крестьянская девушка на уборке урожая.

Порой Перрин задумывался, каковы же они, эти салдэйские крестьяночки. Ежели они столь же откровенны, как Фэйли, когда оказывается с ним наедине, остается лишь удивляться, что у них в Салдэйе вообще собирают урожай. Расстегивая платье, он оторвал еще две пуговки, но Фэйли не рассердилась. Кажется, она и сама порвала ему рубаху.

Открыв глаза, Демира с удивлением обнаружила себя в собственной комнате, в гостинице «Розовый венец». На кровати, под полотняной простыней. Она была жива. В ногах постели сидел на табурете Стивен, ухитрявшийся выглядеть и сочувствующим, и осуждающим одновременно. Худощавый Страж, кайриэнец, был на голову ниже ее и лет на двадцать моложе, хоть на висках его и серебрилась седина, однако порой пытался опекать ее, как отец, разве что за ручку не водил. Демира опасалась, что теперь опека усилится, ибо у него появились для того лишние основания. По одну сторону постели с хмурым видом стояла Мерана, а по другую — Беренисия. Пышнотелая Желтая сестра хмурилась всегда, а сейчас выглядела мрачнее тучи.