Жуга. Осенний лис - Дмитрий Игоревич Скирюк

не ты всем этим верховодишь, только потому я тебе помогаю. Я перед тобой в долгу, ты знаешь, и деньги тут ни при чём. Этот эльфийский выкормыш сам по себе хитрая гадина, не смотри, что он мальчишка. Может, он и хорош, но каждый раз выслушивать от него всякую дрянь я не хочу. Не желаю. Ему придётся придержать язык, так и скажи. Ох, Жуга, Жуга, чует моё сердце, что-то крутится не так. И ты какой-то не такой стал. Сидишь на месте, нет чтоб выйти поразмяться, погулять, кровь разогнать, баб потискать… Как старик, в самом деле.

– Да что вы, сговорились все, что ли, мне душу скрести?!

– Ну, ты не сердись, я ж не со зла. Конечно, жаль Линору, славная была девчонка, но ведь не одна она на свете! Чего ты хочешь этим плаваньем добиться? К чему тебе вся эта игра, зашиби её Мьёльнир?

Травник обхватил голову руками.

– Не знаю я. Не знаю. Просто так надо. Иначе нельзя. А на Телли ты напрасно грешишь – он совсем не такой, каким кажется. Я… Я тебе потом объясню.

– Потом, – вздохнул варяг. – Всё у тебя теперь «потом», ничего нет, чтоб сейчас. Устал я, Лис. Забегался. Прости, что в душу лезу. Друг ты мне, как-никак от смерти спас. Да наплевать мне на твою игру и на этих городских! Ради тебя плыть согласился. И-эх, ладно. – Яльмар хлопнул себя по коленям. Встал. – Готовь своих драконов, эльфов, троллей, Хёг с тобой. Будем отходить, пока вода не встала. Ежели чего, на островах найдём себе людей. Посмотрим. Может, повезёт. Посмотрим.

– Так, значит, выходим? – травник поднял голову. – Когда?

– Завтра.

* * *

Дома близ «Пляшущего Лиса» стояли узким коридором, и когда дул ветер с севера, своеобразная «труба» усиливала его порывы многократно. Когда Золтан поменял название корчмы, то заказал и соответствующую составную вывеску, довольно точно срисовав по памяти лису с меча у травника. Жестянщик тоже поработал на совесть, и сейчас, когда прорезное железо гремело и раскачивалось на ветру, казалось, будто лис действительно отплясывает некий странный танец с поклонами и приседаниями. Отсюда, с крыши, этот грохот слышался особенно отчётливо. Было холодно. Над Цурбаагеном зависла сизая морось, почти неощутимая, но вместе с ветром пробирающая до костей. Жуга придвинулся к трубе, прошёлся пятернёй по волосам. Ладонь сделалась мокрая. Всё было мокрым вокруг – и одежда, и труба, и черепица. Он помедлил и накинул капюшон. Наткнулся пальцами на фигурку воина, достал её, вгляделся в тонкие черты. Пальцы гладили гладкую кость, ощупывали, узнавали. Он поднял взгляд и задумался.

– Далеко же ты забрался, Золтан, – пробормотал он. – И я вслед за тобой… А теперь должен плыть ещё дальше.

Он был один. Он хотел успокоиться. Тил, видимо, не зря сюда карабкался, чтоб предаваться размышлениям – на крыше думалось легко и быстро. Столь узкое при взгляде снизу, небо раскрывалось здесь в первозданной красоте. Приглядевшись, травник различил в темнеющей дали верхушку мачты Яльмарова кнорра и в который раз почувствовал, как по затылку прошёлся холодок. Жизнь снова оставалась за спиной, впереди была неизвестность. Он до сих пор не мог поверить, что буквально через ночь отправится в море. Прошло немало времени с тех пор, как он оставил горы и спустился вниз, добравшись в своих странствиях до городов в холодных нижних землях фризов и батавов. Путь был неблизок, дважды он ходил от моря в горы и обратно. Но к городам привыкнуть так и не сумел. Теперь же приходилось привыкать к ещё более изменчивому и непонятному миру кораблей и мореходов. Чем это могло закончиться, оставалось только гадать.

За размышлениями травник не заметил, как пробило десять. Флюгер на соседней крыше отрывисто скрипнул – ветер снова поменял направление. Вода в каналах пришла в движение. В низовьях открылись шлюзы, наступающий прилив уносил в море мусор и нечистоты. Быстрые шаги простучали по брусчатке и затихли. А через несколько минут слуховое окно распахнулось со стуком, и оттуда высунулась голова Вильяма.

– Жуга! – крикнул он. – Там это… Тил…

Он ещё говорил, а травник уже сорвался с места, на ходу вытаскивая меч.

* * *

– Как ни крути, а получается, что нечего мне здесь делать. Одними песнями сыт не будешь. Зимой народ на угощенье скуп – праздников мало, свадьбы отгуляли, на рынке холодно, а я не хамелеон, чтобы питаться воздухом [47]. – Вильям вздохнул и придвинулся к собеседнику. – Ну сам посуди. С одной стороны, конечно, в Англию мне надо. Но с другой – зима, штормы и прочее. Можно, правда, махнуть в Гейдельберг, в академию, и переждать хотя бы до весны. Но ведь всё равно понадобятся деньги, чтобы заплатить за проезд, а норвег может и бесплатно довезти… если, конечно, Жуга за меня попросит. Хм. А чего ради он будет за меня просить? Вот как ты думаешь, он будет за меня просить? Вот и я думаю, что не будет.

Он помолчал, задумчиво потеребил себя за уголок воротничка. С неудовольствием отметил, что тот давно утратил изначальную белизну, и опустил взор к столу, где на листе бумаги темнели два катрена недописанного сонета. Вздохнул и отложил перо. Мысли его поменяли направление.

– К Гертруде бы не худо заглянуть, – мечтательно пробормотал он, – проведать, как она. Опять же, Тил… А ведь ещё, подумать если, страшно интересно, что со всеми будет, если доплывут, чем кончится игра? Такое можно будет потом написать, такое… Эх, увидеть бы! И все молчат, не говорят, что происходит, будто все сошли с ума. И заплатить им нечем, чтоб с собою взяли. Да и плыть всё-таки страшно. Ах, Гертруда, беды, когда идут, идут не в одиночку, а толпами… Толпами… Хм! – он схватился за перо и зачеркал им по бумаге, но через минуту вновь откинулся на стуле, кусая кончик пёрышка; взор его сделался рассеян.

– А может быть, – проговорил он задумчиво, – Жуга согласится взять в уплату что-нибудь другое, не деньги? А? Скажешь, будто у меня, кроме лютни и штанов, ничего нет? Непра-авда, – бард хитро прищурился и погрозил пальцем, – есть. Есть у меня одна вещица. И думается, мне она без надобности. Молчишь? Ну, чёрт с тобой, молчи. У, морда, ты-то всяко поплывёшь, куда ж без тебя.

Золотой дракон, доселе внимавший его речам равнодушно, довольно странно посмотрел на Вильяма, пару раз кивнул, будто соглашаясь, и повернулся на другой бок. Оцепеневший бард сглотнул пересохшим горлом, почувствовал, что неплохо бы выпить кружечку для успокоения нервов, и направился вниз.

Все