Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

19 октября глава МВД Никитин писал Верховскому: «Растущее с колоссальной быстротой погромно-аграрное движение в значительной части России, согласно многочисленным сообщениям комиссаров, может быть остановлено ввиду слабой организованности гражданской милиции только при содействии военной силы. Пехотные части, принимающие нередко сами участие в погромах, не могут служить надежной опорой, почему только кавалерийские части оказываются полезными в противодействии погромному движению. Вследствие сего является крайней необходимостью командирование в распоряжение губернских комиссаров эскадронов кавалерии с тем, чтобы последние были расквартированы в пределах губернии на более или менее продолжительный срок»[2394]. Посылали войска, казаков, усмиряли, вводили военное положение, где-то стреляли. За сентябрь-октябрь, как зафиксировали советские историки, было 105 случаев подавления крестьянских выступлений с помощью военной силы[2395].

Совет крестьянских депутатов был возмущен. Быховский писал: «В конце сентября и в начале октября вся Россия уже пылала заревом горящих помещичьих усадеб. А новое коалиционное Временное правительство вместо того, чтобы успокоить крестьянскую массу проведением законов, которых она давно ждала, скорейшим заключением мира и немедленным созывом Учредительного собрания, изыскивало способы, чтобы унять бушевавшую стихию репрессиями»[2396].

Конечно, это также не имело серьезных последствий, как и другие декларации последней коалиции. Это Временное правительство было наиболее бессильным из всех.

Совет Крестьянских депутатов настаивал: «Необходимо отнять у крестьянства поводы подозревать и Временное правительство и местные революционные власти и революционных вождей в «контрреволюции», в нежелании передать землю трудовому крестьянству»[2397]. Чернов бил тревогу: «Медлить нельзя. Ответственность правящих в такой момент слишком велика. Остановите пожар! Не шутите с огнем! Декретируйте немедленно передачу земли в ведение земельных комитетов!»[2398]

Но максимум, чего удалось добиться, — 11 октября министр земледелия Маслов внес на рассмотрение Временного правительства законопроект, который должен был передать землю земельным комитетам и «обеспечить доведение земельного фонда до Учредительного собрания в полной сохранности»[2399]. Проект «Правил об урегулировании земельными комитетами земельных и сельскохозяйственных отношений» будет рассмотрен на последнем заседании Временного правительства 24 октября. И отклонен.

Правительство теряло опору в церкви. А ведь возможность опереться на нее против большевиков была. Осенью 1917 года РПЦ призывала голосовать на выборах в Учредительное собрание за «православномыслящих» и «церковно настроенных» кандидатов. «Всероссийский церковно-общественный вестник» давал ответ на вопрос о том, что из себя представлял большевизм: «Это смесь интернационалистического яда со старой русской сивухой. Этим ужасным пойлом опаивают русский народ несколько неисправимых изуверов, подкрепляемых кучей германских агентов»[2400].

На фоне идущей вразнос страны церковь жила Собором. Митрополит Евлогий вспоминал: «Русская жизнь в те дни представляла собой море, взбаламученное революционной бурей. Церковная жизнь пришла в расстройство. Облик Собора, по пестроте состава, враждебности течений и настроений, поначалу тревожил, печалил, даже казался жутким… Необъединенность, разброд, недовольство, даже взаимное недоверие — вот вначале состояние Собора. Но — о, чудо Божие! — постепенно все стало меняться… Толпа, тронутая революцией, коснувшаяся ее темной стихии, стала перерождаться в некое гармоничное целое, внешне упрядоченное, а внутренно солидарное»[2401]. 4 октября Поместный Собор обратился к пастве: «Уже не первый раз в нашей истории рушится храмина… государственного бытия, а Родину постигает гибельная смута… Непримиримостью партий и сословным раздором не созидается мощь государства»[2402].

Докладом епископа Астраханского Митрофана 11 октября на Соборе началось обсуждение главного вопроса — о восстановлении патриаршества. И против этого выступили как раз проводники правительственной обновленческой линии, которые доказывали, что учреждение патриаршества скует соборное начало. «Соборность не уживается с единовластием, единовластие несовместимо с соборностью»[2403], — настаивал профессор Титлинов. Но в целом радикально антипатриаршая партия не превышала на Соборе 60 человек[2404].

Одновременно фокус внимания Собора сосредоточился на вопросах преподавания Закона Божьего и судьбы церковно-приходских школ. По докладу архиепископа Тамбовского Кирилла было принято решение добиваться немедленной отмены решения министерства народного просвещения от 20 июня и просить «все церковно-приходские школы и школы грамоты передать в ведение православных приходов». Делегация во главе с Кириллом направилась в Петроград для переговоров с Временным правительством, которому поддержка РПЦ в тот момент тоже была не лишней. 11 октября делегацию принял Карташев, который сказал, что «церковно-приходская школа — детище старого режима и не может служить новому государственному строю». Уважая гражданские свободы, власть не станет запрещать открытие церковных школ на средства приходов, но это будут единичные случаи.

В этот же день состоялась беседа иерархов с Керенским. Министр-председатель объяснил, что у Церкви отбираются лишь те школьные помещения, на постройку которых затрачены казенные средства, остальные государство берет в аренду на два года. Новый государственный строй, заявил он, должен быть внеконфессиональным, и потому закон от 20 июня отмене не подлежит. Отчитываясь перед Собором о поездке в Петроград, член делегации Н. Д. Кузнецов поведал, что беседа оставила у него тяжелое впечатление: «Нить, связующая государство с Церковью в их заботах о христианском просвещении народа, теперь уже порвалась. Мне до боли стало жаль народа, который будет воспитываться теперь в государственных школах вне необходимой для него связи с христианским началом жизни»[2405]. Настроение Собора менялось на откровенно антиправительственное. «По отношению к Временному правительству церковные иерархи сохраняли недружелюбный нейтралитет, который перерос в открытую враждебность к тому моменту, когда правительство пало»[2406], — справедливо замечал Ричард Пайпс.