Источник - Джеймс Миченер

На следующий день около четырех часов караван втянулся в проход, отделявший долину от холмов Цфата, и в первый раз Заки и его семья увидели этот очаровательный город, которому предстояло стать их домом. На самой вершине несколько огромных каменных глыб, оставшихся от форта крестоносцев, отражали яркий солнечный свет, а под ними на крутых склонах разбежалась россыпь маленьких домиков, напоминавших своим расположением опавшие лепестки соцветий. У Заки замерло сердце при виде этого чуда, и он произнес те незабываемые слова, которыми Бог побуждал Лота идти вперед: «Спасай душу свою; не оглядывайся назад и нигде не останавливайся в окрестности сей; спасайся на гору, чтобы тебе не погибнуть». Всю жизнь он провел в равнинных местах, и вот теперь его манили к себе горы.

– Похоже, что тут будет холодно, – предупредила Рашель.

– В Салониках нас заверили, – напомнил он ей, – что жить тут хорошо.

– Похоже, что, если человек вывалится из дома, он так и покатится по склону, – посетовала она.

– Это только так выглядит, – убежденно сказал Заки.

Дорога в Цфат привела их на площадь, что простиралась у подножия разрушенного замка. Она же служила и торговым центром города. Здесь разгружали верблюдов и сортировали их грузы, которые доставлялись купцам. Турецкие чиновники сновали меж погонщиков мулов, расспрашивая о новостях из Акки, и ребе Заки остался один. Он стоял, озираясь, в самом сердце Цфата и, шепча благодарственную молитву в честь своего прибытия, смотрел вдаль за пределы города и видел меж холмами к югу озаренные закатным солнцем воды моря Галилейского.

Чья-то сильная рука взяла его за предплечье, и он услышал грубоватый уверенный голос, спрашивающий его:

– Ты собираешься остаться в Цфате?

Повернувшись, он оказался лицом к лицу с крепким добродушным мужчиной с густой черной бородой и в рабочей одежде.

– Меня послал сюда ребе Джемуэль из Константинополя, – ответил Заки.

– Да будет благословенна его память, – последовал короткий ответ. – Это твоя семья?

– Моя жена Рашель и мои дочери.

– Тебе понадобится большой дом, – сказал человек из Цфата. – Как раз сейчас такого у нас нет.

– Говорила я тебе, что не надо ехать в Цфат, – начала стонать Рашель. – Как мы были счастливы в Салониках!

– Пока не оказались здесь, – не обращая внимания на ее сетования, уточнил бородач. – Будете жить со мной. Как и все приезжие – на первых порах. Меня зовут Йом Тов бен Гаддиель. – И он повел семью – багажа у нее почти не было – по крутому спуску и по улочкам, шириной лишь в несколько футов, пока у Рашель не закружилась голова и она не напомнила Заки:

– Я же говорила тебе, что на этих спусках невозможно удержаться. Они вышли на площадь, которая не имела ничего общего с европейской, а была всего лишь пятачком на склоне холма футов двадцати в поперечнике, где можно было остановиться и передохнуть, что маленькая компания и сделала. Они стояли в окружении домов, и ребе Заки наконец получил возможность присмотреться к Цфату: теплый уютный городок, где спокойно жили евреи. Затем они проследовали дальше по склону холма, пока не добрались до жилища Йом Това, от дверей которого открывался вид на холмы к западу, на дорогу, которую они миновали, и на просторные поля, тянувшиеся до самого горизонта. Заки закрыл лицо руками и подумал: «Это мы и искали», но его жена безутешно вспоминала Поди, Салоники, Измир и все другие хорошие места, с которыми им довелось познакомиться.

На следующий день, когда евреи Цфата узнали, что среди них ребе из Италии, они собрались в доме Йом Това, дабы расспросить его, и многие хотели узнать, почему еврей, живший в Поди, оставил такое достойное убежище, – и Рашель эхом повторила вопрос: «Да, почему?» Заки объяснил, какие его мучили страхи, и рассказал, как все семь лет мечтал добраться до Цфата. Он рассказал, что слава этого города на холмах распространилась по всему еврейскому миру, и он хотел стать частью этого братства.

Его простое объяснение было выслушано в молчании, словно люди Цфата сомневались, достойны ли они столь высокой оценки, и, тюка оно длилось, Заки рассматривал лица гостей: бородатые, с глубоко посаженными глазами, в которых, казалось, было тихое восхищение этим городом. На них была одежда восточного покроя, а кое-кто носил и тюрбаны; всем было свойственно сдержанное достоинство, словно они много лет учились держать в узде свои эмоции и мысли. «Этим людям, – мелькнула у Заки мысль, – свойственна интеллектуальная мощь, далеко превосходящая мои собственные знания». И он подумал, сможет ли найти себе место среди них.

Эти опасения усилились, когда Йом Тов сказал:

– Не пройтись ли нам по улицам?

Оставив женщин, Заки вышел и бросил взгляд на свой новый дом. Сначала его провели обратно на ту площадь, на которой семья остановилась прошлым вечером, откуда они по узкому проходу двинулись в южную сторону, где, к своему удивлению, он предстал перед иешивой, где не меньше сотни мужчин в возрасте за пятьдесят лет были погружены в изучение Талмуда. Ими руководил великий ребе из Цфата Иосиф Каро, который в подчеркнуто сдержанной холодноватой манере растолковывал законы иудаизма. Никогда в жизни Заки не видел такой большой иешивы, никогда раньше он и представить не мог, что так много евреев интересуются философскими дискуссиями.

Затем Йом Тов повел его еще ниже и они повернули к западу, где в доме побольше его представили не менее знаменитому учителю, мудрому Мозусу из Кордовы; этот житель Цфата знал больше всех о тайнах Каббалы, и при нем тоже было около сотни учеников. Они внимательно слушали сложные запутанные объяснения, и Заки понял, что никогда не сможет их усвоить.

Йом Тов повел своего толстого гостя на другой уровень городских улиц, где тот увидел стоящие бок о бок четыре синагоги, в каждой из которых был свой учитель и шестьдесят или семьдесят учеников.

– Это город мудрости! – вскричал он на ладино, который усвоил в Измире и который служил языком общения во всем городе, кроме немецких кварталов Цфата.

– Это еще и город труда, – напомнил ему Йом Тов, направляясь к большому строению, сквозь которое струился горный поток, заставляя работать многочисленные устройства, и тут Заки понял, что его проводник не только уважаемый раввин Йом Тов бен Гаддиел, но и главный производитель ткани в Цфате. На его фабрике были заняты триста человек. Они расчесывали и приводили в порядок шерсть, которая, став сукном, подвергалась процессу окраски.

– В Цфате мы говорим: «Без труда нет и Торы», – объяснил ребе. Он рассказал об одном знаменитом раввине, который держал лавку, о другом, который брил и стриг людей. – Я найду работу для твоих Женщин.

– И что им придется делать? – спросил Заки, потому что на фабрике он видел только мужчин.

Йом Тов привел его обратно в центр города. По пути они останавливались у нескольких домов, и в каждом женщины крутили нити из шерсти, доставленной из Турции, или ткали сукно, которое и обеспечивало славу Цфата по всему Средиземноморью. Йом Тов объяснил, что ему принадлежит мельница, еще одна красильня на краю города и склады.