В поисках солнца - Мария Дмитриевна Берестова

Как он испугался, что отец никогда, никогда не простит ему, что он помог ей поступить в университет; и как он не мог не помочь ей, после того, как она отнеслась к нему так великодушно.

Как он дрожал и чуть ли не плакал от страха от этого неизбежного столкновения с отцом — столкновения, которое лишит его остатков иллюзий и надежд на то, что между ними ещё возможны какие-то отношение — а после этой встречи из-за документов в Райтэне отчаянно и мощно разгорелась надежда на то, что отношения эти будут.

Как столкновения не произошло; как был лишь подавленный отец, который совсем не выглядел бесчувственным и каменным воплощением долга и родовой чести; который был просто отцом, огорчённым тем, что не понимает собственных детей.

Как, наконец, благодаря Дереку он сумел преодолеть себя и наладить контакт с отцом и братом — и как он был счастлив этому.

Как он волновался, когда отец неожиданно пропал; и как мучительно больно ему было в тот день на карьере, когда внезапно объявившийся там отец жестоко и насмешливо бросал ему в лицо его же собственные слова, какие он говорил на эмоциях в далёкой юности.

Как… он говорил, говорил и говорил — всё то, что всегда было тайной его сердца, о чём он даже сам с собой не думал прямо, что не называл истинными именами и прятал глубоко-глубоко в душе.

Поражённая, ошеломлённая этими неожиданными откровениями Олив тихо плакала и гладила его по волосам, пытаясь хоть немного утишить его боль. Оба Тогнара — и старший, и Тэн, — казались ей такими уверенными в себе, взрослыми, умными людьми, что теперь ей было сложно осознать тот факт, что они умудрились столько лет мучить друг друга, в упор не понимая, что оба нуждаются в любви друг друга.

Наконец, Райтэн дошёл до последней ссоры, выдохся и умолк.

Внутри у него в этот момент зародилось странное, непривычное, хрупкое чувство. Он впервые в жизни так откровенно и прямо вывалил на другого человека эмоции, которые всегда казались ему досадной слабостью, недостойной человека с его уровнем интеллекта. Он раскрылся сейчас перед Олив полностью, беспомощно, беззащитно, — и ему было странно ощущать тёплую нежную поддержку, которая теперь исходила от неё. Ему казалось, что никогда раньше они не были так близки, как сейчас, — возможно, потому что никогда раньше он не раскрывался перед нею так.

Хотя она за всё то время, что он говорил, не промолвила и слова, он ощущал себя таким любимым, как никогда в своей жизни, — просто потому что она обнимала его, прижимала к себе, целовала в висок и нежно перебирала пальцами его волосы. Ему казалось, что он весь растворился в её любви; что любовь эта мягким неслепящим светом залила его изнутри, залечивая собой всё то, что болело, ныло, кровоточило и жгло его все эти годы.

Наконец, помолчав немного, Олив резюмировала:

— Очень по-тогнаровски. — И тут же добавила: — Все мы вечно пытаемся из гордости скрыть, что нуждаемся в любви.

И это «все мы», с которым она причислила себя к Тогнарам, сказало о её любви больше, чем любые «я люблю тебя, Райтэн».

Перехватив её в свои объятья, он поцеловал её — горячо, глубоко, жадно, пытаясь выразить этим всё своё чувство.

Как это всегда с ними бывало, начав целоваться, они уже совсем не могли остановиться — им хотелось большего, большего, и ещё большего.

В этот раз, впрочем, Олив неожиданно вывернулась из-под его губ со словами:

— Мелкий скоро разорётся, а мы не договорили, между прочим!

Нависший над ней на руках Райтэн — они, целуясь, успели совсем уже сползти на пол — удивлённо замер. Ему одинаково хотелось и продолжить с поцелуями, и узнать, что там ещё они не договорили, — и выставить приоритетность этих желаний оказалось затруднительно.

Оценив выражение его лица и разгадав характер его затруднений, Олив рассмеялась, ловко выскользнула из-под него наружу и даже отошла на несколько шагов — потому что и ей, определённо, слишком хотелось продолжить.

Вздохнув, Райтэн сел настолько чинно, насколько это можно было сделать прямо на полу, и посмотрел на неё снизу вверх с вопросительным выражением.

Усевшись на пол напротив, Олив разъяснила:

— Смотри. Сделанного не воротишь, но, по крайней мере, мы можем научить Браэна не повторять наших ошибок, — она загнула первый палец, а Райтэн кивнул, соглашаясь, что меньше всего ему хотелось бы повторить с собственным сыном тот сценарий, в который он влип со своим отцом, — потом, мы можем постараться не делать так друг с другом, — загнула второй палец Олив, и Райтэн кивнул и тут, припомнив, как в своё время они могли бы так и не пожениться просто потому, что не решились объясниться, — далее, мы, по крайней мере, можем теперь отдать твоему отцу всю любовь, на которую способны, — третий палец, и снова согласный кивок и тёплое чувство от очередного «мы», — и, пожалуй, — Олив прикусила губу, задумалась, тряхнула головой и решительно загнула четвёртый: — Нам стоит разобраться и с Дереком!

— С Дереком? — удивлённо переспросил Райтэн, не понимая, как в эту типично тогнаровскую историю оказался замешан его вечно лучащийся любовью друг.

Олив смерила его скептическим взглядом.

— С Дереком! — возвела она глаза к потолку и раздражённо расшифровала: — Он же, кажется, вообще в упор не верит, что кто-то может его любить!

Райтэн сбледнул с лица и закашлялся.

Взглянув на него с тревожным сочувствием, Олив принялась объяснять свою точку зрения:

— Нет, он так-то, конечно, знает и понимает, что мы его любим, что он нам дорог. Мозги-то у него на месте! — постучала она себя по лбу, а потом с глубокой горечью добавила: — Но в сердце у него точно полный бедлам! Вспомни, как он всех нас гнал и требовал оставить его одного, лишь бы у нас не было проблем!

Лицо Райтэна приняло яростное и упрямое выражение. Эта манера друга самоуничижаться всякий раз, как его касалось что-то ньонское, бесила его более всего на этом свете, и он решительно боролся с этим самоуничижением всегда, когда сталкивался с ним.

Боролся как умел — язвительностью, насмешками, взыванием к логике.

И теперь ему подумалось, что потому и получалось плохо, что бороться нужно было не ими, а любовью, принятием и теплом.

— Кстати, — прервала его размышления Олив, и по её недовольному прищуру он понял, что сейчас прозвучит какая-то претензия, — я тебе ещё не припомнила, как ты