Будапештский нуар - Вилмош Кондор

Посреди площади, в центре круглого пешеходного островка, в нижней части часов Модиано работала табачная лавка. Гордон часто покупал там сигареты, ветеран войны и сегодня радостно его поприветствовал:

– Господин репортер! Вам как обычно?

– Давайте, – кивнул Гордон и сунул турецкие сигареты в карман. – Как дело идет, Крамер?

– Даже не спрашивайте, – махнул рукой мужчина со щетинистым лицом. – Знаете, министр финансов Фабини наверняка хотел как лучше, но в итоге мы пострадали.

– Вы о том, что он запретил аренду газет?

– Прошу покорнейше, ведь не было никаких проблем. Зайдет мужчина, попросит табака, одновременно полистает газетку. Что ж, это проблема, что ли? Постоянным клиентам я давал газеты и журналы за пару филлеров. – Мужчина покачал головой и самодовольно продолжил: – Но если мне возвращали порванную газету, ее нужно было оплатить! Я бы не сказал, что в месяц выходило много денег, пара пенгё, ну ладно, скажем, десять. А теперь нельзя. Нельзя просто так полистать газетку, потому что это запрещено на уровне министра финансов.

Гордон понимающе кивнул и вышел из магазинчика. Прогулялся по кольцевому проспекту Марии Терезии до улицы Подманицки, там свернул и вышел на улицу Йокаи. Суета улицы Надьмезё здесь едва ощущалась. Из закусочной на углу улицы Хорн доносились сказочные ароматы, Гордон чуть было не заглянул внутрь, но сегодня он изрядно устал, и хотелось скорее прийти домой. В начале улицы Ловаг было тихо, спокойно, но чем ближе Жигмонд подходил к улице Надьмезё, тем громче звучала какофония пештского Бродвея. Он взглянул на часы, было уже семь. Отлично, как раз успеет умыться, переодеться, потому что «Ночь в опере» начинается только в восемь в «Западном кинотеатре», в начале кольцевого проспекта Елизаветы. Гордон не стыдился своей любви к братьям Маркс, а также того, что хотя бы раз в неделю старался смотреть всемирное вещание «Фокс». Его уже немного утомили постоянные военные сводки об Абиссинии и гражданской войне в Испании, но иногда все же здесь передавали и отчеты о событиях в Америке. Из последнего, например, президент Рузвельт…

– Не подскажете, который час? – к Гордону неожиданно подошел мужчина в шляпе.

Жигмонд поднял взгляд и почувствовал – дело нечисто, но уже ничего не успевал сделать. Он хотел пройти дальше, но как раз в этот момент кто-то схватил его руки и заломил их за спину. Репортер попробовал посмотреть, кто это, но шляпа съехала на глаза. Он тщетно пытался освободить руки – их сжимала чья-то железная хватка. Нападавший затащил его в подворотню. Второй мужчина остановился прямо перед ним и одним движением сорвал с него шляпу – теперь Гордон мог поднять голову. Он не видел лица мужчины, стоящего перед ним, – тот стоял спиной к уличному фонарю. Жигмонд хотел было закричать, но понял, что в этом нет смысла. Что бы он ни сделал, им потребуется лишь пара секунд, чтобы с ним разобраться. Один удар, один выстрел, и все.

Мужчина, стоявший сзади, крепко держал свою жертву. Гордон пытался поймать взгляд мужчины, стоявшего впереди, но ему это никак не удавалось. И тогда тот резко ударил Гордона в живот. Репортер согнулся пополам, почувствовав рвотный рефлекс. Мужчина, стоявший сзади, продолжал крепко его держать. Гордон знал, что так делать нельзя, но, готовясь к следующему удару, все же напряг мышцы живота. Удар причинил адскую боль. На глаза навернулись слезы. Ноги подкосились. Он пытался дышать, но не мог. Как будто у него в животе спрятали свинцовый шар и от удара металл медленно начал течь прямо в легкие. Гордон делал все возможное, чтобы не поддаться панике. Мужчина снова поднял руку для удара, и Жигмонд попытался расслабить тело. Удар уже не доставил такой сильной боли, но по животу прошла судорога, и снова начался приступ тошноты. Гордону на ум пришла дурацкая мысль: хорошо, что он не поужинал в закусочной. Потому что тогда, вдобавок к рвотному рефлексу, его бы еще и вывернуло.

Мужчина снова поднял взгляд, но Гордон так и не разглядел его лица. Зато репортер отлично расслышал, как пальцы мужчины хрустят, пока тот сжимает руку в кулак. Он даже не заметил удар, который был нанесен уже не по животу, а по подбородку. Только почувствовал, как у него треснула губа, и услышал, как со скрежетом сдвинулись челюсти. Тогда мужчина, стоявший сзади, отпустил его. Гордон рухнул на землю, как марионетка, которую резко отпустили. Голова со стуком приземлилась на камни. Он почувствовал, как по лбу потекла кровь. Язык он не прикусил – видимо, что-то с матчей по боксу ему все же запомнилось. «Язык к небу, не шевелить, не думать ни о чем, просто прижать». Лежа на земле, он сделал попытку сплюнуть, но не вышло. Слюни, смешавшиеся с кровью, потекли по уголкам рта. Мужчина в шляпе склонился над ним.

– Не вздумайте продолжать, – прошипел он.

Гордон посмотрел ему в лицо. Он мало что рассмотрел, но того, что увидел, было вполне достаточно. Гордон заметил его рот, если это можно было так назвать. Нижняя губа отвисла, на нижней челюсти почти не было зубов, да и на верхней были только клыки. Надо ртом располагался до безобразия искривленный нос. Гордон представить не мог, как его обладатель вообще дышит.

– Не вздумай продолжать, а то твоя хорошенькая девушка не будет такой хорошенькой, если ей тоже придется набить морду, – продолжил мужчина.

Услышав это, Гордон заскулил. И зря. Снова подступила тошнота, изо рта хлынула кровь. Кривоносый мужчина выпрямился, отряхнул штаны и отступил назад. Затем с такой силой пнул репортера в живот потертым ботинком, что у того потемнело в глазах. И он даже не заметил, как мужчина на прощание хорошенько врезал ему по почкам. Гордон очнулся только тогда, когда мужчина наступил каблуком ему на правую ладонь и надавил, будто пытаясь потушить окурок. В этот момент на улицу свернула машина, и двое мужчин растаяли как дым.

Гордон ни на чем не мог сконцентрироваться, кроме боли, но чувствовал, что это единственный способ не потерять сознание. Он лежал как бездомный пьяница, которых нередко можно увидеть перед кабаками на проспекте Уллёи. Гордон медленно переборол тошноту. Попытался подняться, опираясь на правую руку, но его пронзила острая боль. Перевернулся на спину, перекатился на тротуар, опираясь на левую руку, медленно сел. Прислонился спиной к стене и ощупал правую руку. Даже от легкого прикосновения по ней пробегала судорога. Несмотря на мучительную боль, Гордон ощупал каждый палец. Все пальцы, кроме указательного, шевелились нормально, и только этот один торчал под неестественным углом. Дальше он проверил запястье. Оно шевелилось вправо и влево, иногда, правда, издавая хруст. Все движения сопровождались болью. Вскоре дыхание пришло в норму. Гордон закрыл глаза и начал осторожно дышать все глубже и глубже. Сначала каждый вдох вызывал приступы рвоты, но уже через пять минут тошнота прошла. Гордон не спешил, он знал, что помощи ждать неоткуда.

По тротуару шла пара. Женщина была одета в черное короткое вечернее платье и норковую шубу, на мужчине был смокинг, шляпа, пальто из верблюжьей шерсти. Увидев избитую, грязную, окровавленную фигуру, они торопливо перешли на противоположную сторону. Гордон подождал еще пару минут. Собравшись с силами, попробовал подняться. Не получилось. В животе и в руке ощущалась колющая боль. Прижав спину к стене, он принялся выталкивать себя вверх. Почти полностью выпрямившись, он почувствовал, что фундамент закончился и началась кирпичная кладка. Глубоко вздохнув, Жигмонд руками оперся выше колен и выпрямился. Голова закружилась. Он оперся о стену, чтобы не упасть. Кровь стекала по лбу и заливала глаза. Гордон вытер ее рукавом пальто.