Ох, охота! - Сергей Алексеев

Все охотники знают: ружье — это как и молодая собака, если не показало себя на первой охоте, не удовлетворило вашу страсть, не оправдало надежд, да будь оно хоть трижды красивым, как Мерилин Монро, дорогим, золоченым и гравированным, пусть его марка Зауэр Ремингтоныч Брауннинг, вы останетесь к нему равнодушны и холодны, как к нелюбимой женщине.

О, это великое искусство — обрести себе разящую десницу!

Мой отец начинал охотиться с дедовой одностволкой, когда тот был еще на фронте. Это было ружье 24-го калибра, ижевского производства, с длинным стволом и очень хорошим боем, а называлось оно ИЖ-5. Сколько с ним было добыто крупного и мелкого зверя, никто не считал, и служило оно моим предкам исправно, пока не сломался боек. Отец выточил самодельный, однако была утрачена возвратная пружинка, а все, что навивали сами, работало плохо, клинило и лучше было стрелять вообще без нее. Наконец в конце войны родитель купил курковую двустволку, а дедово ружье пошло в угол. Но когда дед пришел с фронта, точнее, из госпиталя на прямой, как палка, ноге и с простреленными легкими, достал его и, тоскуя по охоте, ковылял, как мальчишка, на курью за утками либо за поскотину белок поискать.

А тут осенью батя берлогу нашел, но медведь еще не лег и отирался подле, и надо подождать недельку еще, но деду не терпелось — мужик он был азартный и после войны нервный, горячий. Не быть, не жить, пошли! Вытропим, благо снег выпал, космач наследил, так тепленького и возьмем. Внутреннего медведьего жира нужно позарез, легкие нет-нет да и кровоточат при кашле. Доковылял дед кое-как в район берлоги, стали тропить, а зверь накрутил, навертел петель, лег в болотине и поджидает охотников. Дед его первым заметил, подкрался метров на пятнадцать, чтобы уж наверняка, и всадил пулю. Да не по месту! Раненый зверь вскочил и на деда, а тот ружы переломил, но открыть до конца не может, чтобы перезарядить, боек уперся в донышко гильзы. А уже делать нечего, на подбитой ноге не удрать, только в рукопашную, как на фрица. Ну и сошлись два подранка. Батя кричит, мол, ложись на землю, стрелять буду — боялся зацепить ненароком, а дед матерился и бил медведя прикладом, а когда тот раскололся, то замком переломленного ружья, пока в руках не остался один ствол. Хотел его в пасть зверю всадить, но не успел, подранок проворнее оказался, одним ударом сшиб деда и разодрал все лицо. И когда зверь насел на него, батя подбежал и вставил стволы в ухо.

Так дед еще из-под медведя кричит:

— Ты глубоко-то стволы не суй, лешак! Оторвёт! А ружье-то новое!

Стволы не оторвало. Когда зверя кое-как свалили на бок, дед выкарабкался из-под него и, невзирая на испластанное когтями лицо, бросился собирать, что осталось от ружья. Замок нашел скоро, потом цевье и ведь еще узрел, что не хватает детали, которая запирает ружье, совсем мелкая и потому канувшая в снегу. Мой отец медведя не испугался, но столько крови, тем паче отцовской, никогда не видел и сробел. А дед пригоршню снега к лицу приложил, кое-как кровь утихомирил, после чего преспокойно изорвал нательную рубаху, перевязал раны, однако щелку у рта оставил, и говорит:

— Не тушуйся, сынок. Я ему тоже харю начистил! Давай-ка закурим!

У медведя и в самом деле вся морда была разбита и из носа юшка текла. Деду врачи курить запрещали под страхом смерти, но батя спохватился, самокрутку свернул, прикурил и дал. Тот потянул, потянул цыгарку, а щека-то насквозь разорвана, подсос воздуха — никак. Плюнул, затоптал окурок.

— Раз тяги нету, пошли домой!

Едва подремонтировав лицо, причем дома, без докторов, дед стал чинить ружье. Тяжелая, грубовато отлитая колодка ударно-спускового механизма почти не пострадала, но отсутствовал приклад и эта самая запирающая деталь, конфигурацию которой никто толком не помнил, а подсмотреть негде — не было больше в округе подобного ружья. Ложе дед легко выстрогал из березовой заготовки, а вот выточить напильником вроде бы и простую деталь и еще точно подогнать ее никак не удавалось: то люфт образовывался, то, напротив, ружье не закрывается или закроешь — не открыть, клинит. Дед аж заболел от расстройства, а на предложение купить ему новое ружье, лишь тихо матерился. И однажды вдруг плюнул, зашвырнул его на чердак и мгновенно успокоился.

— Отохотился, мать ее так…

Потом отец пробовал починить — уж больно стволы хорошие были, вытачивал, подпиливал, подгонял и снова забросил на чердак. Когда я подрос и уже начал соображать в ружьях, тоже брался ремонтировать, выточил несколько запорных деталей и одну даже удачную, вставил, сделал маленький заряд и выстрелил — держит! Прибавил пороха, испытал еще раз, получилось совсем хорошо, только при открывании слегка клинит, так что переламывать приходится через колено. Подточил, смазал маслом и зарядил уже нормальным патроном, и хорошо, что стрелял с одной руки, отведя ее в сторону: ружье от выстрела открылось и гильза свистанула возле уха, обдав колким огнем горящего пороха. Я забросил ружье на чердак и снова достал его, когда начался опасный возраст и когда пацаны начали делать обрезы. Сделал новую деталь, ориентируясь по старой, снова попробовал небольшим зарядом — нормально! Если укоротить ствол и заряжать патроны, как на белку, выдержит, а нет, так можно вварить в него медную трубку и стрелять мелкашечными патронами. Один такой обрез я уже видел. Приклад успел обрезать и превратить в пистолетную ручку, но едва начал пилить ствол, как батя это дело засек, отнял и впоследствии сделал из него самогонный аппарат…

Все равно, даром не пропало дедово ружье.

Есть такое поверье, что хорошее, а точнее, твое ружье приходит к тебе само, часто помимо желания, а как бы по случаю, и ты сразу узнаешь его, как встретившуюся тебе твою женщину — вот она! Отец долгое время охотился с двустволками, курковыми и без, и, как профессионал, не особенно-то гонялся за новинками, умея из любого ружья всегда бить по месту. Однажды, уже в семидесятых, заготовитель привез одностволку ИЖ-18, 20-го калибра и предложил купить без наценки (за восемнадцать советских рублей), дабы не возвращать обратно на склад, поскольку никто ее не брал. Батя тоже поморщился, но тут будто по заказу мимо летит тетерев. А сбить его влет очень трудно из-за высокой скорости, и только новички жгут по нему патроны. Отец выстрелил и сбил.

И последние десять лет охоты не признавал другого ружья.

Ружьё ИЖ-18

В конце восьмидесятых, когда в магазинах уже нечего было купить, а литература начала кормить, я случайно встретился с коллекционером, который от безденежья начал продавать кое-что из коллекции. И предложил он мне штучное, тульского мастера ружье в подарочном исполнении с тремя сменными стволами. Была и четвертая пара — нарезные, под 9-миллиметровый «медведевский» патрон и 5,6 под «барсовский». Можно сказать, мечта любого охотника, и стоила она ровно как «жигули» шестой модели. Сначала взял только гладкие стволы — а позже с великими трудами пробил разрешение на нарезное оружие (тогда это было сложно) и выкупил штуцерные. По первости счастью не было предела, друзья щупали сокровище, прицеливались, ахали, откровенно завидовали, а я уже опробовал все стволы в тире — бой был отличный, и ждал открытия охоты. И надо же было мне впервые выстрелить по летящей утке. Выстрелить и промахнуться! Тогда я еще не отчаялся, сменил стволы с чоками на получоки, чтобы рассыпало получше, и пальнул по сидящему на воде селезню. Тот преспокойно взмыл в воздух и, шваркая на меня распоследними словами, улетел.