Скверный маркиз - Барбара Картленд

— Знаете, а у меня есть для вас новость, — прервал тишину маркиз. — Сегодня я получил письмо от Руперта — очень жизнерадостное и взволнованное, таких я от него сроду не получал! Представьте, он в полном восторге от своего полка, и командир уже отличает его среди прочих.

— О, как это все замечательно! — обрадовалась Орелия. — Я была просто уверена, что если он найдет свое место в жизни, то его поведение станет совсем другим! Он добрый и благородный! Просто он очень податливый и внушаемый… Легко поддается влиянию…

— Вы так говорите о нем, словно его усыновили… Но, пожалуй, в какой-то степени так оно и есть. Однако мне трудно понять, как вам удалось, такой маленькой, молодой и неопытной, справиться с беспутным молодым человеком, и, признаюсь, вы оказались совершенно правы в своем понимании, что именно ему нужно.

— Но это вы осуществили его заветное желание!

— Благодаря вашей настойчивости. Вы оказались непобедимым противником, Орелия!

— А теперь вы меня дразните! — опять смутилась она. — Я боролась за Руперта лишь потому, что очень уж невыносимо было видеть его таким несчастным, в таком отчаянье, запутавшимся, ведь все, что с ним случилось, могло погубить его навсегда…

— Но таких людей в мире великое множество, и обычно все их несчастья — плод их собственной глупости!

— Не думаю, что вы абсолютно правы. В большинстве случаев люди несчастны потому, что им не с кем поговорить, не к кому обратиться за помощью! — горячо возразила маркизу Орелия.

— Очень утешительная декларация, — снова весьма насмешливо ввернул тот. — То, что вам удалось решить проблему Руперта, вовсе не означает, что все так просто решается и в других случаях.

— Разумеется, не означает! Все люди разные, а все же главное, что заставляет мужчину становиться на путь преступления, а женщину делает непоправимо несчастной, так это отсутствие в их жизни всего того, что приносит удовлетворение всем людям на земле без исключения…

— …и что можно выразить одним словом — «деньги»! — опять вклинил маркиз свое замечание.

— Неужели вы действительно так думаете? — огорченная, воскликнула Орелия. — О, да! Я знаю, есть люди, которые могут красть и даже убивать из-за денег, но есть у человечества и другие потребности, которые куда их важнее… Я знала семьи, живущие на грани нищеты, они голодают, и тем не менее только из-за того, что они все вместе, благодаря родственным узам между родителями и детьми, любви, соединяющей их, они могут назвать себя по-настоящему счастливыми, в том смысле, какой мы обычно вкладываем в слово «счастье».

— И каким же образом вы это поняли? — Насмешливости в его вопросе не было, скорее в нем звучало немалое удивление.

— Я была знакома кое с кем из этих людей… Они страдали, но они и любили…

— В вашем поместье Морден? Рядом в деревне?

— Не только, но и там тоже…

— А мне, Орелия, не верится, что такое небольшое селение могло обеспечить вам столь богатый жизненный опыт!

Орелия ничего ему не ответила, а просто смотрела на языки пламени, пляшущие в камине, и маркиз спустя минуту заговорил снова:

— Что ж… Если вам все же ведома панацея от всех зол, то… что вы скажете… обо мне? Вы верите, что, если бы знали меня раньше, когда я был, ну, скажем, в возрасте Руперта, вы могли бы спасти меня от меня самого, от того, кто «честно заслужил» потом прозвище Скверный Маркиз?

Сейчас маркиз, как показалось Орелии, явно ее вышучивал, но она устремила на него очень серьезный взгляд и проговорила:

— Да… человека можно спасти… если те, кто рядом, любят его. — При этих ее словах маркиз плотно сжал губы. — Особенно когда он еще ребенок…

Складки и незаметные днем морщины на лице маркиза стали грубее, подсвеченные каминным огнем, и он ответил, как показалось ей, с вызовом:

— Таких рядом не было, но вы полагаете, что данное обстоятельство уже является ключом к тайным извивам моей души?

— Неужели… совсем не было?.. — У Орелии сжалось сердце.

— Моя мать умерла при моем появлении на свет, и отец никогда не мог простить мне, что я послужил, так сказать, орудием ее смерти. Он сильно любил ее и не смог принять этот удар… Мою сестру взяла к себе на воспитание тетушка, сестра матери, и, надеюсь, ей было там хорошо — все эти годы мы почти не общались, во всяком случае, душу друг другу не открывали… А меня воспитали здесь, в Райд Хаузе, бабушка, мать моего отца.

— Ваш отец не любил вас?

— Думаю, не просто не любил, а тяготился мной, но не мог от меня отказаться, я же был все-таки его наследником, и он имел намерение воспитать меня как должно, то есть в большой строгости. Мне теперь кажется, что мы с ним виделись только тогда, когда меня надо было как-либо наказать!

— Но, возможно, был еще кто-то, кто вас любил? Например, няня?

— У моего отца был неуправляемый нрав, и с годами этот недостаток все углублялся, вот почему он вымещал свое раздражение на мне, своем сыне, и слугах. Меня, к сожалению, нельзя было уволить, как их, так что я оставался в доме, но слуги менялись, как времена года.

В голосе маркиза звучала такая горечь, что Орелия живо представила себе: вот он, ребенком, привязывается всем сердцем к одной нянюшке, потом — к другой, но их безжалостно увольняют, заставляя детское сердце мучиться и страдать…

— Думаю, что все единственные дети или дети, которые воспитываются отдельно от своих братьев и сестер, — одиноки, — продолжил маркиз, и Орелии показалось, что разговаривает он сам с собой. — Однако я очень рано понял, что меня заботит не столько мое одиночество, сколько то, что меня не замечают. Я, Орелия, хотел самоутвердиться и поступал в соответствии с этим желанием, хотя меня и наказывали за то, что я стремился обратить на себя внимание взрослых, которые меня игнорировали.

Орелия посмотрела на него и в первый раз увидела его не важным, влиятельным человеком, объектом сплетен и разговоров, зависти и коварства, а таким, каким он был в детстве: лишенным любви и внимания маленьким мальчиком, бродящим по огромному дому, никому не нужным, нежеланным, о потребностях которого, за исключением самых материальных, никто не заботился, а дом наполняли слуги, ненавидящие своего хозяина.

— А когда вы поступили в школу, там вам не стало лучше?

— Лучше?.. Пожалуй, что так. К тому времени я уже твердо усвоил то, чему научился дома. Оказавшись в Итоне, я вскоре обнаружил, что агрессивность и мятежные чувства всегда привлекают к тебе других недовольных, и всегда находится кто-нибудь еще более униженный, несчастный и подавленный, чем ты сам, всегда готовый следовать за тобой.

«Вот поэтому-то он неизбежно, — решила Орелия, — жаждал внимания, которого был лишен в первые двенадцать лет жизни и, подобно Руперту, мог тоже попасть в дурную компанию. Но как мало было у него общего с мальчиками, знавшими тепло домашнего круга, чувствовавшими на себе любовь матери, которые считали дни до каникул…»