Проклятый манускрипт - Филипп Ванденберг

Гризельдис, его жена, была тому лучшим примером. Она не утратила ни капли своей красоты, с тех пор как он женился на ней двадцать лет назад, и по-прежнему была для него загадкой. Гризельдис была ему хорошей женой, а Маттеусу, их взрослому сыну, хорошей матерью. Но ее страсть, присущая каждой женщине в ее лучшие годы, была направлена не на сексуальность, а на десять церковных заповедей, которым она ревностно следовала. Большей святостью не могла обладать сама Дева Мария.

В кажущейся гармонии они жили как брат и сестра, как четыреста лет назад жили саксонский кайзер Генрих и Кунигунда, за свой аскетизм объявленная Папой святой. Следовала ли Гризельдис примеру Кунигунды и стремилась ли к тому, чтобы ее объявили блаженной, что обычно предшествует канонизации, Ульрих сказать не мог. Каждый раз, когда он спрашивал об этом жену, у нее краснели лицо и шея, и она на девять дней с головой уходила в богослужение, в чтение молитв. Во время этого обряда нужно было читать в течение девяти дней определенные молитвы, по примеру апостолов, между Вознесением и Троицей.

Свои еще не малые потребности Ульрих фон Энзинген удовлетворял в одной из бань, где веселые девушки предлагали свои услуги. Это ни к чему не обязывало, кроме как к оплате штрафа в размере пяти ульмских пфеннигов.

Поэтому Ульрих был вынужден с головой уйти в работу, и его честолюбие и природный талант принесли ему признание и славу далеко за пределами страны. Именно этим можно было объяснить его странное поведение, которым он был известен, его пресловутую отчужденность и пренебрежительное отношение к женщинам. Ульрих фон Энзинген считался чудаком. Строительство собора приносило ему много денег. Поэтому в городе у него были не только друзья. Его называли «мастер Высокомерие». Он знал об этом и вел себя соответственно.

Поэтому архитектору сразу стало ясно, где искать тех, кто стоял за покушением. Ульрих назвал городскому судье Бенедикту имена, и тот поручил своим подчиненным следить за определенными личностями.

Скорее случайно городской судья встретил в переулке Красилыциков одного из карьеристов, которых в этом городе было немало. Переулок Красильщиков находился в не очень приятной части города. Как и следовало из названия, жили здесь красильщики. По цвету рук можно было определить, на какой стороне улицы работает тот или иной подмастерье, так как руки носили клеймо ежедневной работы. Если стоять к городу лицом, то на левой стороне работали синильщики, а на правой — красильщики.

Мужчина с красными руками шел в «Бык», трактир, очень популярный среди извозчиков. Тут было очень дешево, шумно и удобно разговаривать на темы, не предназначенные для посторонних ушей. По крайней мере так подумал городской судья и незаметно проскользнул в «Бык». Инстинкт его не обманул. Прямо среди орущих извозчиков, глашатаев и торговцев, среди женщин легкого поведения и безденежных поденщиков, обгладывавших кости, оставшиеся от мяса и рыбы, сидел Геро Гульденмунт, молодой франт и наследник, окруженный толпой дармоедов и шалопаев. Казалось, они всецело поглощены игрой в кости. Каждый бросал один раз. Самое большое или самое маленькое количество очков — точно Бенедикт сказать не мог — выбросил тщедушный человек в оборванной одежде. Раздался злобный хохот, Геро одобрительно похлопал его по плечу, передав ему что-то, завернутое в лохмотья.

Первым ушел Геро: он внезапно засобирался. Остальные бездельники тоже быстро разбежались. Но судья был старым лисом, и никто не мог его ни в чем заподозрить. Он терпеливо ждал, пока этот человек со свертком под мышкой покинет «Бык», и последовал за ним.

Вскоре тот остановился и огляделся в поисках возможных преследователей, а потом повернул на площадь, где строился собор. Судья шел за ним на безопасном расстоянии до кучи сваленных камней. Укрывшись за камнями, судья увидел, как человек со свертком начал карабкаться вверх по лесам. При этом он даже не соблюдал никаких мер предосторожности, так как был одурманен пивом. Размахнувшись, он забросил сверток, который принес с собой, на самую верхнюю платформу, потом вскарабкался вверх по лестнице. На последнюю перекладину, туда, где стоял домик архитектора, сверток не попал. Он соскользнул и свалился в темноту, при этом ткань развернулась, как парус, и оттуда выпал металлический предмет, со звоном упавший на землю. Вскарабкавшийся на самый верх незнакомец негромко выругался и начал спускаться.

Спустившись вниз, по-прежнему ругаясь, он хотел было поднять с земли то, что уронил, когда кто-то наступил ему на руку. Пьяный испугался до смерти, подумал, что его поймал черт, и замахал в воздухе свободной левой рукой.

— Господь со мной! — громко воскликнул он, и эхо разнеслось по площади. — Во имя Отца, Сына и Девы Марии!

— Ты забыл Святого Духа! — сказал городской судья, прижимая руку юнца ногой к земле. — При этом просветление духа тебе бы не помешало. — Он тихонько присвистнул, и из тени собора выступили двое дозорных.

— Вы только посмотрите, — засмеялся Бенедикт. — Какой редкий тип негодяя! Бросает вещественные доказательства прямо под ноги судье.

И, когда Бенедикт убрал ногу с руки скулившего паренька, один из полицейских поднял пилу, которая выпала из свертка.

— Будьте милосердны, высокий господин, — взмолился парень, заломив руки. — Я должен был это сделать, потому что проиграл в кости, как и в первый раз.

— Ах, — едко сказал Бенедикт. — Так это ты подпилил перекладины лестницы, из-за чего посланец из Страсбурга упал с лесов и разбился насмерть?

Парень часто закивал и упал на колени перед судьей.

— Смилуйтесь, господин. Не чужой посланник должен был упасть, а архитектор. Произошел несчастный случай, и пострадал не тот человек.

— Можно сказать и так! Как тебя, собственно говоря, зовут и откуда ты? Во всяком случае, ты нездешний.

— Зовут меня Леонгард Дюмпель, если угодно, дома у меня нет, я кочую с места на место, побираюсь или выполняю самую грязную работу. Беглый крепостной. Признаюсь.

— А что ты забыл в компании Геро Гульденмунта, пустого франта?

— Он окружает себя компанией бродяг, таких как я, и играет с ними в свои игры. За краюху хлеба или глоток пива он заставляет по нескольку раз в день вылизывать себе ботинки и при этом не снимает их. Когда он ест черешни, то выплевывает косточки подальше и очень развлекается, когда мы их снова собираем. Вместо лошадей он велит нескольким бродягам тащить его повозку по улицам. За это он кормит нас горячими обедами. Но больше всего он любит игру в кости. Но Геро играет не на деньги, в отличие от людей своего сословия, он выдумывает для проигравших разные задания, которые они должны выполнять.

— Гульденмунт — известный шулер. А то, что он терпеть не может архитектора, ни для кого не секрет, — сказал городской судья. — Кажется, его ненависть к мастеру Ульриху безгранична, иначе бы он не предпринимал второй попытки лишить архитектора жизни.

— Я не убивал посланника, высокий господин! — закричал Леонгард Дюмпель. — Вы должны мне поверить.

— Но ты послужил причиной его смерти, — прервал его Бенедикт. — И ты знаешь, что это означает.