В поисках сокровища - Ася Лавринович

– Весь день прибиралась. Вместо уроков.

Мы прошли на небольшую кухню. Ливень за окном не утихал. Сима включила свет и поставила на плиту чайник.

– К чаю только ничего нет.

– Да я так, – внезапно смутился я. Чай-то ведь был всего лишь предлогом. – Погреться. На улице скверно.

Сима взглянула на блестящее, залитое дождем окно и усмехнулась.

Капли гулко барабанили по карнизу, чайник уютно шумел. Я молчал. И Сима тоже молчала. Я ждал, когда она первой начнет разговор. Наконец чайник засвистел. Тогда Сима встала у плиты, выключила конфорку и, не оборачиваясь, глухо начала:

– Ты не подумай только, что у нас всегда так. Вообще-то он меня любит. Сильно любит. Переживал, выпил, сорвался…

Последние слова Сима проговорила сбивчиво и будто через силу.

– Сорвался? – откликнулся я. – Поднять руку на слабого, на собственную дочь, мог только моральный…

Сима резко развернулась и перебила меня:

– Лев! Ты ничего не знаешь. Отец очень изменился за последние два года. Ему тяжело. Нам всем… тяжело.

Она поставила передо мной чашку с горячим чаем.

– Ты не хочешь об этом поговорить? – осторожно спросил я.

Сима села напротив. Подперла голову рукой и уставилась куда-то мимо меня.

– Нет, не хочу, – наконец ответила она. – По крайней мере, не сегодня. Про маму тяжело говорить. А про папу и сказать нечего. Потому что его будто теперь тоже нет. Понимаешь, отца больше не существует.

Я, если честно, не особо понимал, но на всякий случай кивнул. Если его не существует, то кто-то же поставил Симе синяк под глазом?

Отпил горячий чай. Сима придвинула мне блюдечко со смородиновым вареньем.

– Вот, держи. Соседка угостила.

Дождь за окном так разошелся, что, казалось, готов был затопить весь мир. Порывистый ветер раскачивал деревья с молодой зеленой листвой.

– Но зато теперь я еще больше хочу уехать с Лялей, – сказала Сима. – Я устала. Мне нужно развеяться… Ехать по дороге на фоне закатного желтого неба. Смотреть, как вдалеке топорщатся верхушки темных сосен. И работать, много физически работать, не думая ни о чем. Вставать рано, на рассвете. Смотреть, как багровое солнце поднимается над опушкой леса… И слушать пение птиц. Сво-бо-да.

Шац так здорово все расписала, что мне тоже захотелось «отвлечься». Хорошо, что Тоня согласилась помочь мне с вылазкой на фест…

– И если бы не Степа… – удрученно вздохнула Сима.

– А кто такой Степа? – тут же спросил я.

– Лялин приятель. Страшный и неприятный человек. Ляля его с собой брать собрался. И дружков Степы – тоже. Вот с кем я никуда ехать не хочу. Но у Степы есть главное – машина. Без машины нам до Медведево не добраться. Вот если бы была тачка…

– Все в итоге образуется, – сказал я.

Сима покачала головой.

– Это утопия, Стахович. Нет никакой силы мысли… И кармы никакой нет. Все просто случается. Независимо от того, заслужили мы это или нет. Если тебе положено прожить что-то, ты это проживешь. И переживешь. Никогда не знаешь, что тебе еще уготовлено. Оттого и жить страшно.

– А это фатализм, Шац, – сказал я.

– Наверное.

Сладкий горячий чай обжигал рот. С нарастающим раскатом гремел за окном гром.

– Мне тоже досталось из-за того, что я опоздал, – сказал я, чтобы просто поддержать разговор. И тут же устыдился своих слов. Мое «досталось» не шло ни в какое сравнение с тем, как отец Симы поступил с ней. – Обычно, если я или сестра задерживаемся хоть на десять минут, мать сразу обзванивает все больницы и морги.

– Мне кажется, это тоже ненормально, – сказала Сима.

– Кто определяет степень нормальности?

– Моя мама всегда давала мне полную свободу и никогда ни в чем не ограничивала, – возразила Сима. Она не хотела говорить о матери, поэтому я ловил каждую ничтожную крупицу информации. – Правда, не всегда я оправдывала ее доверие, потому что в неприятности все-таки влипала. С Лялей попробуй не влипнуть.

– Давно дружите? – спросил я.

Сима кивнула и отпила чай.

– С детства. Мне было семь, ему шесть. Мы познакомились во дворе. Ляля прилип языком к железным качелям, а я его отдирала. Схватила за талию и потянула, как дед репку.

Такое знакомство показалось мне забавным, поэтому я улыбнулся.

– Тебя теперь посадят под домашний арест? – спросила Сима.

– У нас есть одна страшная семейная тайна, – ответил я. И внезапно для самого себя добавил: – Хочешь, тебе ее открою?

Шац кивнула. Тогда под дробный стук дождя за окном я поведал Симе то, о чем никогда и никому раньше не рассказывал.

Сима

Вечерний ветер обдувал лица, ерошил светлые кудри на Лялином затылке, трепал полы моей расстегнутой куртки. Ляля оглядывался по сторонам, переминаясь с ноги на ногу. За нашими спинами глухо грохотала музыка, вдалеке слышался вой сирены. Ветер подхватил пивную жестяную банку, и она со скрежетом пронеслась мимо нас по асфальту.

– Может, пойдем уже? – нахмурилась я.

– Сейчас-сейчас… Он уже наверняка подъезжает.

– Мне не нравится все это, – покачала я головой.

– Слушай, Симка, не нравится – домой топай. Ты всегда чем-то недовольна. Я тебя здесь стоять не заставляю.

Я лишь исподлобья взглянула на друга и снова уставилась на дорогу. Домой мне не хотелось. Отец после нашего семейного скандала, протрезвев, вроде как снова «навсегда завязал». Но больше мы с ним толком не общались. Хотя папа и предпринимал несмелую попытку выпросить у меня прощения. И я его даже вроде как простила… Наверное. Но оставаться с ним наедине в квартире пока не хотелось.

Яркий свет фар время от времени слепил глаза. К модному ночному клубу подъезжали машины, из которых выходили лощеные девицы и подтянутые парни. Большинство из них строгий фейсконтрольщик без проблем пропускал. Мы с Лялей рядом с этим клубом были как две белые вороны. На нас периодически косился здоровенный охранник, но пока ничего не говорил.

– Если твоему Степанову так надо, сам бы и передавал свои вещи.

– Он сам не может. Ногу сломал, – огрызнулся Ляля.

– А если это подстава? Ты хоть знаешь, что там? – кивнула я на небольшой сверток, который был у Ляли в руке.

– Я не имею привычки заглядывать в чужие пакеты, – отрезал Ляля.

– Какой ты, Ляля, правильный стал! И давно ли?

– Симка, ты поссориться хочешь?

– А если там наркота?

– Какая наркота? – насторожился Ляля. – Степа таким не занимается.