Гибель советской империи - Валерий Евгеньевич Шамбаров

собственноручными правками, которая уже была переправлена на Запад. Терцу-Синявскому суд дал 7 лет, Аржаку-Даниэлю – 5 лет. Но провокация с их выдачей стала очень успешной! Признаки преступления по советским законам были налицо – статья 70. Но 63 члена Союза писателей СССР и 200 присоединившихся деятелей обратились с открытым письмом к XXIII съезду КПСС с просьбой освободить осужденных.

Подняли шум и за рубежом, там стали создаваться комитеты в защиту инакомыслящих в СССР, проводились демонстрации, пикеты. Для раскрутки скандалов дело еще и продолжили. Диссиденты Гинзбург, Галансков, Добровольский и Лашкова составили и издали за границей «Белую книгу» по делу Синявского и Даниэля. Их тоже арестовали, прошел второй процесс. Гинзбургу дали 5 лет, Галанскову – 7, остальным поменьше. Но в их защиту устраивались демонстрации на Пушкинской площади, под письмами об освобождении собрали свыше 700 подписей.

Стоит отметить, что состав диссидентов формировался не случайным образом. В эту категорию старались вовлечь заметные фигуры, представителей творческой интеллигенции. Например, Солженицыну помогли приобрести широкую известность либеральный журнал «Новый мир» и сам Хрущев, расхваливший автора. Но дальше вокруг него образовалось весьма мутное окружение. Писатель признавал, что в сборе материала для «Архипелага ГУЛАГ» ему помогали 227 человек [158]. В результате книга оказалась насыщенной ложью. В СССР были изданы рассказы Солженицына, готовились к публикации другие произведения, его пьесы уже ставились в театрах. Но «друзья» подталкивали его в активную политику, в 1967 г. было распространено его письмо к съезду Союза писателей СССР. А в США и ФРГ каким-то образом попали его рукописи, были опубликованы без ведома автора. За это Солженицына исключили из Союза писателей, он приобрел славу «гонимого». И тогда же появилась женщина, Наталья Седова. Увлекла Солженицына, он бросил супругу, которая ждала его и во время войны, и во время пребывания в лагерях. А новая жена в полной мере помогла утвердиться ему в новом качестве – видного диссидента.

Академик Сахаров когда-то отличался патриотическими взглядами. Например, Хрущеву он предлагал место разорительной гонки вооружений просто разместить вдоль морских границ США термоядерные заряды по 100 мегатонн. При любой агрессии нажать кнопку – и гигантские волны цунами накроют Америку [113]. Но Сахарова включили в международное движение ученых за мир и ядерное разоружение. Под влиянием обходительных и культурных иностранных коллег он переквалифицировался в пацифиста. Из-за этого возникли конфликты с партийными властями, академик потянулся защищать других конфликтующих, диссидентов. А когда Сахаров овдовел, рядом с ним тоже появилась женщина, Елена Боннэр. Оттеснила и выжила троих его детей, пристроив при нем своих. Она взялась направлять и политическую деятельность академика. Основой этой деятельности становились контакты с Западом. Узнав что-либо о «беззакониях» властей, Сахаров объявлял: «Собираем пресс-конференцию!» Это значило позвать нескольких иностранных журналистов (а они всегда были наготове) и нажаловаться. Чтобы опубликовали за рубежом, передали по «голосам» [118].

Но говорить о том, будто КГБ круто подавлял единомыслие, было бы совершенно беспочвенно. Андропов вообще был либералом. Еще будучи секретарем ЦК, он взял под покровительство театр на Таганке, слывший тогда очагом вольнодумства. Был на дружеской ноге с главным режиссером театра Юрием Любимовым, которого позже изобразят «гонимым», помогал ему выпустить на сцену спектакли, встречавшие препоны со стороны партийных идеологов Москвы [149]. По просьбе Александрова-Агентова он оказывал покровительство и драматургу Михаилу Шатрову (Маршаку) – будущему провозвестнику «перестройки». Его творчество было вполне коммунистическим, но с троцкистским и сионистским душком, из-за этого возникали проблемы, однако Андропов помогал преодолеть их [5].

Впрочем, «давить» творческие личности вообще не требовалось. Большинство из них очень легко «прикармливалось». Так, в начале 1960-х диссидентами считали тройку ведущих поэтов: Вознесенского, Рождественского и Евтушенко (Гангнус). Но Вознесенский и Рождественский широко публиковались, купались в гонорарах, постоянно путешествовали по заграницам и превратились в «официозных» советских авторов. А Евтушенко, продолжавшего общаться с «гонимыми», Андропов поймал на крючочек довольно простым способом. Поэт возвращался из очередной загранкомандировки, и в аэропорту таможня устроила проверку его вещей. Такую же, как простым гражданам. Изъяла пачку журналов «Плейбой», эмигрантской антисоветчины, какие-то иностранные лекарства. Евтушенко был крайне возмущен, считая, что со «звездой» так поступать нельзя. Обратился в КГБ, и его принял лично Юрий Владимирович. Заверил, что все изъятое немедленно вернут и подобное больше не повторится. А также дал Евтушенко номер своего личного телефона, разрешив звонить напрямую в любое время [149, с. 107–108]. Он и звонил иногда…

Андропов опекал многих деятелей культуры. Одним из них стал Юлиан Семенов (Ляндрес), популяризировавший образ «чекистов». Он вспоминал, что идею «Семнадцати мгновений весны» подал ему сам Юрий Владимирович. Любимцами начальника КГБ были и братья Стругацкие. Которых либеральная пропаганда тоже зачислила в разряд «гонимых», как и Владимира Высоцкого. Но уж он-то никогда преследованиям не подвергался, работая на той же Таганке, к которой Андропов был неравнодушен. Разве что сверхбдительные чиновники периодически не давали ему ролей в кино (но почему обязательно должны были давать? Разве их давали всем?) Когда Высоцкий женился на Марине Влади, это вызвало большое недовольство у партийных идеологов. Его не хотели выпускать за границу. Андропов тоже считал этот брак легкомысленной ошибкой, но настоял, чтобы выпустить.

Особенности партийной бюрократии Андропов хорошо изучил, отчитываться умел. Так, в ноябре 1972 г. КГБ и Генпрокуратура представили в ЦК записку: «В соответствии с указаниями ЦК КПСС органы Комитета государственной безопасности ведут большую профилактическую работу по предупреждению преступлений, пресечению попыток ведения организованной подрывной деятельности националистических, ревизионистских и других антисоветских элементов, а также локализации возникающих в ряде мест группирований политически вредного характера. За последние 5 лет выявлено 3096 таких группирований, профилактировано 13 602 человека, входящих в их состав…» Цифры внушительные, сразу видно – работали! Но что это значило в реальности? Чаще всего – группы приятелей, болтавшие на темы за пределами дозволенного. Их «профилактировали» – вызвали куда следует и припугнули, чем это грозит. Вот и все.

Что же касается настоящих, а не мнимых диссидентов, то их было очень мало. Серьезной опасности они не представляли, все были известны наперечет. Разделаться с ними можно было очень легко. Но… вот тут КГБ проявлял удивительную деликатность. Пожалуй, дела Синявского – Даниэля и Гинзбурга – Галанскова, раскрученные еще при Семичастном, стали последними, когда эту категорию наказывали строго. При Андропове подходили гораздо мягче. В следующем «громком» процессе Вайля – Пименова – Зиновьевой за распространение антисоветского самиздата осужденные получили по 5 лет не лагеря или тюрьмы, а ссылки.

Или такой характерный пример. В 1968 г., после ввода советских войск в Чехословакию, 7 диссидентов устроили демонстрацию на Красной площади. Продолжалась она пару минут. Вышли