В этой сказке… Сборник статей - Александр Александрович Шевцов

вопрос, но его надо рассматривать особо. В рамках же этого исследования достаточно будет сказать, что эта дорога в иные миры вполне хоженая и населенная. И не надо будет долго сидеть на ее обочине, чтобы увидеть, как мимо проплывает какая-нибудь тень из иного мира, решившая поохотиться в нашем.

Но сначала надо настроить видение. Поэтому зададимся следующим вопросом: что обнаруживает наш герой, пройдя сквозь избушку или опустившись в какое-нибудь провалище?

Сказка говорит: а там мир как мир, солнышко светит, люди живут. Также он находит разные царства, в них царицы или царевны, на которых можно даже жениться. Люди как люди, разве что можно их вместе с царством свернуть в колечко…

Это рассказывает сказка. А что говорят этнография и миф? А вот они видят то же самое несколько иначе. В этнографических записях, вроде быличек, человек может попадать к лесным людям, но пока он не вошел в их мир, они для него звери или птицы. А вошел – и это такие же люди, как и он сам. И то же самое мы обнаруживаем в архаичных мифах разных народов.

Иными словами, человек, родившийся в животной среде, долго осмысливал свои отличия от животных, больше обнаруживая сходство. И далеко не сразу он начал бороться со своей животной природой, что для нас уже совершенно естественно. Вероятно, это заслуга античной философии, откуда было позаимствовано христианством.

Но мифологическое мышление вовсе не так надменно по отношению к нашим животным предкам. Оно однозначно считает, что человек происходит из животного мира, разные народы от разных животных предков, разных зверей и птиц: кто-то дети бизона, кто-то – люди выдры. И гордится близостью к ним, как греки гордились родством с богами.

Впрочем, и греческие боги легко обращались в разных животных, как обращались ведические боги индуизма или боги германской Эдды. Так что мы можем предположить, что человекоподобный облик они тоже принимали постепенно, а где-то в истоках могли быть и животными, даже если миф и забыл об этом.

Почему-то сказковедение не очень охотно глядит в эту сторону. И А. Афанасьев, создавая свою классификацию сказок, выделяет раздел сказок о животных как своего рода забавных баек для самых маленьких. Но не выделяет раздела мифологических сказок, то есть сказок, не имеющих классических черт волшебной сказки, а при этом являющихся более древними, чем сказка.

А между тем, сказки о животных – это отнюдь не шутки и не анекдоты. Вероятно, это древнейшая часть всего сказочного корпуса, осколки мифов, сохранившиеся с самых первых времен.

Так вот, если мы примем, что, проходя в пространство дикого леса, герой должен обнаружить там то, что естественно для леса, то есть зверей, то видение там людей станет лишь способом объяснить необъяснимое, то есть рационализировать необъяснимые странности.

Разум объясняет невидимок, которых мы обходим, чтобы не сойти с ума. И так же он объясняет то, что способен понимать своих звериных предков и говорить с ними тем, что они тоже «людя». Именно эта способность разума позволять понять превращение всего во все.

Это очень сходно с тем, как разум переворачивает изображение на сетчатке глаза. Известно, что на сетчатку изображение попадает перевернутым. Но видим мы окружающее не вверх ногами, Разум исправляет ошибки оптики, переворачивая изображение и читая его так, чтобы оно соответствовало окружающим вещам.

Однако, когда в ходе экспериментов людей заставляли долго ходить в переворачивающих изображение очках, разум однажды подстраивался и переворачивал его, так что мир снова становился привычным. Зато без очков человек начинал видеть мир перевернутым. Впрочем, недолго. Разум вскоре снова подстраивался под действительность.

Вот так и восприятие звериных миров. Попадая туда, герой сказки, былички или мифа сначала видит зверей зверями. Затем изображение «переворачивается», и он начинает видеть их людьми. Но стоит отойти подальше, и люди оборачиваются, то есть превращаются обратно в зверей.

Однако и звери тоже могут оборачиваться в людей. Например, лягушка, если будет выполнен обряд оборачивания, может стать царевной. А лебедушки, прилетая купаться на заповедные луга, могут обернуться девицами, если скинут свое оперение. Иными словами, сказка знает, что звери также оборачиваются в людей.

Похоже, это очень древнее наблюдение, потому что волшебство происходит, если приглядеться к языку, как вращение: обернуться, обратиться, оборотничество, превратить, превращение. Для мифологического мышления вещь или сущность, даже знакомые нам, одновременно есть нечто иное. Иное в нем присутствует постоянно, но с некой другой стороны. Надо только уметь его видеть и поворачивать нужной стороной к восприятию.

Попробуем проделать упражнение настройки восприятия. Для этого примем очевидное условие: в лесу живут не люди, а звери. Но звери эти – те же люди, только до вращения. Что может быть осью вращения? Ось может быть внутренней, и тогда человек должен перекувыркнуться через голову. Или внешней, тогда кувыркаться надо через нож или пенек. Можно просто удариться о землю, хотя это «просто», конечно же, совсем не просто.

Похоже, избушка тоже может быть осью. Но эта ось вокруг, как ступица колеса, она не просто вращается, она вращается с героем, после чего он получает доступ в лес, как в мир, в котором живут другие людя.

Сказки о животных описывают мир, где живут звери до обращения в человека, но живут они людя как людя. Поэтому, читая сказки, к примеру, про лису и волка, мы узнаем в их поведении совершенно человеческие черты. Обычно это воспринимается как остроумное народное иносказание. Вот короткий вариант всем знакомой сказки «Лисичка-сестричка и волк», у Афанасьева No№ 1–7:

«Ехал лесом мужичок со снетками. Лисица накрала снеточков у мужика, склала в кувшинчик, да и села под стог пообедать. Бежит голодный волк.

«Кума, кума, что ты ешь?» – говорит он, увидав лису. «Снеточки», – отвечает она. «Дай-ка мне!» – «Сам налови». – «Да я не умею», – говорит волк. «А вот кувшин, надень на хвост, да и пусти в прорубь». Послушался волк, а лисица говорит про себя: «Ясни, ясни на небе звезды! Мерзни, волчий хвост!»

Сама побежала в деревню, попалась в одной избе в квашню головой и подняла тревогу. Бежит лисица из деревни прямо на волка, а за лисицей народ. Волк от страху ну рваться, а хвост-от примерз; насилу полхвоста оторвал. Нагоняет волк лисицу в лесу, а та прикинулась хворой. «Ах, кум! – говорит. – Всю головушку избили, мочи нет идти». – «Так садись, кума, на меня», – говорит волк. Вот и едет лисица на волке, сама попевает: «Битый небитого везет!» – «Что ты, кума, говоришь? – спрашивает волк. «Брежу, куманек!» – отвечает лисица, а сама, воровка, допевает: «У