Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров

Кодекс попаданца весьма прост. Составлен он самой жизнью в те далекие времена, когда попаданцы существовали на планете Земля не в фантастике — а в папирусных лодках, бальсовых плотах, да быстролетных полинезийских проа.

Чем попаданец отличается от путешественника?

Путешественник хотя бы начинает странствие по собственной воле.

Путешественник может вернуться домой, если пожелает.

Путешественник хранит связи с домом, у попаданца они — принудительно или нечаянно — отрублены. Как швартовы корабля.

Минус тот, что помощи с берега не будет.

Плюс тот, что можно плыть действительно куда хочешь, не оглядываясь ни на мнение совета старейшин, ни тещи-свекрови, ни даже “княгини Марьи Алексевны”. Бегайте там по берегу с вашим общественным мнением, а у нас тут — “война все спишет”, “капитана в шторм не меняют” — короче: а-а-атгребись!

С этой точки зрения, правдивее всех чувства и переживания попаданцев — со всей их тяжестью, со всеми подводными камнями, темными лошадками да внезапными озарениями — обдумала, разобрала и передала в книгах Урсула Ле Гуин. Ведь межзвездные путешественники, как и попаданцы, лишаются родных и близких, дома и привычной среды, поддержки своей группы или страны…

И потому суть попаданца сформулировал Гаверрал Роканнон: “Я могу только идти вперед или где-то остановиться”.

А утешение оставленным родным придумали полинезийцы — немало их унесло бурями далеко по белу свету; немало моряков пристало к неродным берегам, да так и осталось там жить до самой смерти. “У всех морей один берег. Если твой близкий человек не возвращается с моря — верь, что он просто пристал к другому берегу.”

Самого же попаданца могут утешить разве что викинги — тоже знатные мореходы, понимавшие толк насчет послужить в Константинополе, потом там же посидеть в цепях (поддержал не того императора — бывает!), потом десять лет возвращаться на родину через Гардарику — и, не вернувшись, так и остаться в одном из Гнезновских курганов…

Так вот, пословица викингов: “Только дурак лежит без сна, всю ночь размышляя о бедах его. Утром он встанет разбитый — а беды его останутся с ним, как были.”

Зачем попаданцу вообще набор правил? Затем же, зачем его выдумал сам для себя Геральт из Ривии. Швартовы обрублены, и нет при нас берега, и не будет нам помощи. Ставить парус — это уже высокое искусство, а нам бы для начала точку опоры. Хотя бы плавучий якорь!

Вот “сокрытое в листве” для тех, кого унесло в море, кто пристал к чужой Ойкумене, кто выброшен посреди неродной Вселенной:

Средства и способы перечислены, описаны, разжеваны в тысячах умных произведений искусства. Знай себе, следуй советам знающих людей! Пищи, но беги — рано или поздно достигнешь цели!

А вот саму цель никто не выберет за тебя, и потому прежде всего — реши, хочешь ли ты из попаданца стать путешественником.

Хочешь ли ты вернуться?

* * *

Возвращение из кинотеатра по причине суеты охраны (в непременных черных костюмах, а то!) выглядело прогулкой большого мафиозного семейства на вечерней набережной Палермо. Благо, архитектура центра Столицы объемами и пропорциями соотвествовала земному Средиземноморью, насколько разбирались Виктор и Анна — времен поздней Византийской Империи. Много камня, резьба, скульптура — мало красок. Дерево и полотно исключительно в навесах над столиками уличных кафе, ограждения кованые, литые, тесаные из камня. Мощение то плиткой, то мозаикой из разноцветного булыжника. Водосточные трубы и те — толстенные, тесаного гранита, воронки обставлены маленькими фигурками зверей… Все долговечное, с выдумкой, с душой, совершенно без оглядки на стоимость. Центр Столичного Региона!

Куроме предусмотрительно заказала билеты на дневной сеанс, чтобы оставаться свежими все время фильма. Но местная культура кино еще только складывалась, и потому четырехчасовая первая серия тут не казалась совершенно ничем особенным. Анна беспокоилась, что дети заскучают; Виктор боялся совершенно противоположного: что после фильма младшее поколение потянет на подвиги. А такое в стране, только что пережившей Гражданскую, выглядело все же опасным. Даже учитывая запортальное происхождение всей семьи Александровых, даже принимая во внимание постоянно крутящихся со всех сторон лощеных сотрудников президентской охраны.

К счастью для гостей, кинотеатр находился неподалеку от Генерального Штаба — бывшего дома Эсдес — теперешнего жилья Александровых. Так что вся немаленькая компания двинулась по широкой улице неспешным шагом. Впереди четверкой, во весь тротуар, слева направо: Вал, Куроме, Акаме, Леона. Черноглазая Куроме и красноглазая Акаме держались за руки, как школьницы на прогулке. Рослый, крепкий Вал выглядел счастливым отцом обеих — особенно с учетом высокой Леоны по другую сторону пары. Буколическая семья из папы-офицера, мамы-раскрасавицы и двух барышень-бестужевок… Студенток, то есть.

Леона то пыталась завлекательно улыбнуться Моряку, вызывая ревнивый оскал Куроме, то спохватывалась, отворачивалась и демонстративно улыбалась уже прохожим.

Акаме вцепилась в ладонь сестры, как в спасательный круг, и шла молча. Куроме тоже не произносила ни слова.

Зато Александровы-младшие, топотавшие за четверкой на вежливом расстоянии шесть-семь шагов, рты не закрывали:

— Пап, а ты видел? А он ему как даст! А то место, где была битва — это же тут снимали! Гляди, вот же этот дом!!! — В полном восторге Тим подпрыгивал, тыкая пальцами во все подряд. Леопольд изо всех сил старался вести себя, как положено старшему — но глазищи горели у него тоже.

Папа и мама Тимофея с Леопольдом шли по центру следующего ряда. Дети указывали то приметный по фильму дом, то просто красивую статую, то редкое среди городского камня деревце, защищенное тяжелой решеткой. Решетки завивались ковкой, солидно пузатились литыми боками, блестели мраморными гранями. В домах ни одной простецкой раскрашенной рамы: все окна резные, все с витыми сердечниками. Ни единого пустого карниза: все с рельефами. Двери застекленные, в первых этажах витрины чистейшего стекла, совершенно не средневекового размаха… Который уж раз Виктор вспоминал бессмертное: от штампа до архетипа — как от смелого до непуганного. Ровно шаг!

Семья Александровых свой шаг сделала; ход перешел к судьбе.

Слева от Виктора ровно ступала Эсдес — на небольшом расстоянии, отстраненно — только Анна все равно злилась. Генеральша (называть синеволосую генералом Анна никак не могла себя заставить) не изменила выбранному наряду, по меркам Анны — совершенно неприемлемому в публичных местах, наподобие того же сегодняшнего киносеанса. Вот президент… Нет, не президентша! Президент Новой Республики Надежда Ривер (она так и представилась русским именем, уточнив, что получила его от Енота, вместе с кое-каким знанием языка, и за годы Мятежа убедилась в полном соответствии) — одевалась классом выше. Темно-синий брючный костюм, настолько густого цвета, что казался черным,