Проклятая картина Крамского - Екатерина Лесина

– О… о платьях…

У мамы было много журналов. Их привозили из-за границы… и еще ленты, ткани и всякие мелочи, вроде духов и шпилек.

– Именно, о платьях. Деточка, как ты думаешь, сколько стоят мамины платья?

– Не знаю.

– Я знаю. Дорого. Нужно заплатить за ее журналы. За ткань. За отделку. Дать портнихе, а ныне портнихи вовсе потеряли стыд… Кроме платьев, есть еще туфли, сумочки, перчатки… косметика всяческая… духи и прочее… Все это твоя мамаша покупает на деньги твоего отца.

Танечка задумалась.

Она думала долго, как ей показалось, целую вечность, пока бабушка не добавила:

– Без этих денег, поверь, она не была бы такой уж красавицей…

Эта мысль засела в Танечкиной голове. Нет, она не мешала, просто существовала, и все, до тех пор, пока Танечка не подросла настолько, чтобы осознать: она-то далеко не красавица.

Пожалуй, первой на это обратила внимание именно мама.

– Девочка растет и меняется, – сказала она как-то, после очередного спектакля, на котором Танечке было дозволено присутствовать. – К сожалению, не в лучшую сторону. В ней слишком много от тебя.

– Не говори глупостей, – возразил отец, пожалуй, слишком резко.

В последнее время он сделался задумчив и раздражителен, причем раздражался на маму, чего прежде никогда себе не позволял.

Он стал звонить ей на работу. А еще однажды, когда мама вернулась с репетиции поздно, выговаривал ее…

– Ну почему глупости? – Мама отмахнулась от возражений, как делала всегда. – Это как раз и важно… Согласись, Танечке не быть красавицей.

– И что?

– Боже мой, Гарик, ну как ты не желаешь понять, женщина должна быть красивой!

– Кому должна?

Танечке показалось, что папин голос прозвучал как-то не так.

– Себе должна… Ай, опять ты со своими шуточками… Подумай сам, девочке уже двенадцать. Там и тринадцать… и шестнадцать будет… замуж надо выходить.

Сама мама вышла замуж в семнадцать, а Танечку родила в восемнадцать, чем и гордилась, повторяя, что после рождения ребенка не бросила карьеру…

– Успеется ей замуж.

– Не согласна. С хорошеньким личиком у нее было бы больше шансов… А она… обыкновенна.

Это прозвучало почти как приговор.

– Хотя, конечно, если поработать немного… Приодеть, причесать… волосы цветом оттенить…

– Нет, – жестко обрезал отец.

– Гарик!

– Послушай. – Теперь его голос звучал тихо, но почему-то страшно. Танечка даже отступила от розетки, через которую было так удобно подслушивать. Правда, тут же сообразила, что отец ее все равно не видит, а разговор уж больно интересный, и вновь к розетке прилипла. – Я терпел твои выходки, твои загулы, твои постоянные измены… Не делай невинные глаза, я обо всем знаю… или о многом… Мама была права, когда говорила, что нельзя с тобой связываться.

– Она просто меня невзлюбила.

– Было за что. Ты абсолютно безголовое, безответственное существо, напрочь лишенное морали…

– А у тебя ее избыток, – засмеялась мама. – Или, думаешь, я не знаю о твоей аспиранточке? Нашел серую мышку… Как раз то, что тебе надо.

– Алиса умна и интеллигентна…

– Алиса… даже не отрицаешь.

– И не собираюсь. Я подаю на развод.

– Что?! – Мама явно не ожидала подобного. – Что ты собираешься…

– Подаю на развод. Завтра. Давно следовало бы, но я все тянул, ради дочери… Она тебя боготворит, и мне не хотелось разрушать ее идеал.

– Что же изменилось? – Теперь мама шипела.

– Все изменилось. Алиса ждет ребенка. И я наконец хочу нормальную семью… что до Танечки…

– Я не отдам тебе свое дитя!

– Хорошо, – согласился отец. – Я буду платить алименты. Пока ей не исполнится восемнадцать. Но только алименты. Или же я могу выплатить тебе пять тысяч сразу, если ты не станешь претендовать на девочку…

– Еще чего, ты не разлучишь меня с дочерью!

– Прекрати. Здесь не сцена, и пафос лишний… Ты о дочери вспоминаешь хорошо, если раз в неделю… Бери деньги и уходи.

Наверное, он и вправду думал, что мама уйдет.

Она и ушла.

Громко, со скандалом, в курсе которого оказались все соседи. А бабушка слегла с гипертоническим кризом, у нее возраст и здоровье слабое. И бабушку было жаль, но себя еще жальче.

– Дорогая, я за тобой вернусь, – пообещала мама, поцеловав Танечку в щеку. – Только обустроюсь немного…

Обустраивалась она целый год.

За этот год многое в Танечкиной жизни переменилось. Был суд и мамины слезы. Были какие-то постановления, беседы со скучными людьми… и решение, что жить Танечка будет с мамой, только та не спешила Танечку забирать к себе.

Зато из дома исчезли все мамины фотографии, но появилась Алиса, тихая и скучная. Она ходила на цыпочках, разговаривала шепотом, вязала на спицах или читала.

И повторяла, что Танечке надо взяться за ум.

Такая девочка, а учится на тройки.

Как будто бы ей было дело, как Танечка учится!

На самом деле она вдруг поняла, что никому-то не нужна. Мама исчезла, папа был занят Алисой, а потом и ребенком ее, визгливым и надоедливым, с которым Танечке вменялось сидеть, как будто у нее других занятий нет. А Танечка сбегала из дома, а когда возвращалась, то вынуждена была выслушивать длиннющие нотации, что от папы, что от Алисы.

– Да я этого урода ненавижу! – воскликнула она однажды, когда вовсе стало невмоготу. – Из-за него ты маму бросил!

Дверью хлопнула.

Отец, который обычно был тих и Танечке не перечил, в любом ином случае оставил бы ее наедине с мыслями – сплошь недобрыми – сейчас вошел в Танечкину комнату.

И постучать не соизволил.

– Чего? – буркнула Танечка.

– Татьяна, по-моему, пришло время серьезно поговорить, – сказал он.

– Не хочу я разговаривать!

Танечка упала на кровать, отвернулась к стене.

– Что ж, тогда тебе придется меня выслушать. – Отец, против ожиданий, не смутился и не смешался. Напротив, он заговорил жестко. – Твое поведение непозволительно. Ты потеряла всякие рамки. Уходишь из дому без спроса. Прогуливаешь школу. Хамишь Алисе.

– И что?

– И то, что ты, кажется, забываешь, кто в доме хозяин.

Он про себя, что ли? Танечка фыркнула. Папаша у нее размазня. Она уже это поняла. Из него сначала мама веревки вила, теперь вот Алиска, хотя не понятно тоже, потому как Алиска страшненькая, после родов вообще растолстела… Жуть.