Трактат о хорошей работе - Тадеуш Котарбинский

же степени, что и утрата жизни, здоровья, средств существования, личной свободы, общественного положения, чести, спокойной совести, доброжелательности любимых нами лиц, радости жизни и т.д.

Всякий раз, когда мы пытаемся подобным образом запроектировать урегулирование понятия труда, слышатся голоса протеста. Не кроется ли источник этих протестов в недоразумении? Нам говорят, что люди нередко трудятся не по принуждению, а с радостью и с энтузиазмом, и к торжеству такого труда мы стремимся. Ведь мы творчески напрягаемся для позитивных целей с тем, чтобы сделать нашу жизнь полнее, чтобы создавать новые источники радости, чтобы творить красоту. Наше определение с успехом может выдержать эти полемические атаки. В нашем определении не говорится, что работающий должен сам лично подвергаться существенной угрозе. Можно усердно и увлеченно трудиться в целях защиты от зла других индивидов. Более того, можно с хорошим настроением отдавать свои силы насущным общественным потребностям. Так трудятся увлеченные своей профессией врачи, строители, администраторы. Удовлетворение конкретной общественной потребности стало для них необходимым.

А обслуживают ли существенные потребности композиторы (мы возьмем их в качестве символа рассматриваемого, в свою очередь, положения)? Может быть, их творчество не вмещается в наше понятие труда? В данном случае ответ прост, хотя мог бы доставить немало хлопот в применении к частным случаям. Творческий работник занимается трудом, если он хочет внести свой вклад в удовлетворение какой-то существенной потребности. Но он не трудится, если творит для самой радости, для самой красоты, если творит лишь для того, чтобы жизнь была полнее и богаче.

Но так уж бывает в жизни, что произведения искусства способствуют борьбе с депрессией, облегчают страдания. И поэтому творчество людей, создающих красоту, людей, углубившихся в созерцание захватившего их творения и увлеченных им до полного забвения о чьих-то существенных потребностях, не являясь в принципе трудом, приобретает значимость труда лишь благодаря их причастности к удовлетворению существенных потребностей. Но имеем ли мы дело с трудом или с творчеством, не являющимся трудом, а равнозначным труду с учетом значимости в удовлетворении существенных потребностей — это в сфере организации коллективной жизни представляет собой вопрос относительно небольшого значения.

И еще одно. Суждение о том, что якобы согласно нашему определению всякая не являющаяся трудом деятельность была бы развлечением, не соответствует истине. Развлечение, забава — это всегда что-то пустое, какое-то беззаботное поведение для мимолетного и поверхностного удовольствия (своего или компаньонов). Поэтому не станем отождествлять с развлечением ни любое творчество, не являющееся трудом, ни вообще все формы деятельности, не являющейся трудом (а таковых немало).

Принимая подобное определение, охватываем ли мы устоявшийся смысл термина «труд»? Вероятно, на этот вопрос следовало бы прежде всего ответить другим вопросом: а существует ли какое-то одно, укоренившееся понимание труда? Ответ, разумеется, был бы отрицательным. Труд — термин весьма многозначный. Оставим в стороне специализированное, принятое в физике понятие работы как преодоления сопротивления движению тела на определенном пути. В сфере гуманистики в различных ее проявлениях мы встречаемся с множеством растяжимых значений рассматриваемого слова. Каждому тут же приходят в голову наиболее часто встречающиеся значения: например, труд, понимаемый как неприятное усилие, труд просто как занятие, которому кто-то предается (в отличие от лентяев). В различных упоминаниях о труде подчеркиваются его различные значения. Иногда подчеркивается созидательный характер его как источника всех хозяйственных ценностей; иногда на первый план выступает противопоставление труда и развлечения, иногда порицается прислужнический, как бы крепостной характер труда, являющегося принудительной работой, уделом рабов, а не господ; иногда в представлении о труде доминирует элемент обязательности, совокупности действий, выполнять которые кто-то обязан.

Здесь мы рассматриваем данный термин в смысле, который наиболее близок последнему пониманию. Однако делаем это в несколько более общей форме, отходя от своеобразного характера правовых отношений, видя в действиях, удовлетворяющих обязанность, частный случай действия под давлением принудительной ситуации. Ведь принудительная ситуация может не иметь обязывающего характера. Приготовление пищи самому себе, чтобы не умереть с голоду, мы также охватываем понятием труда, но не связываем его определение с численностью действующих субъектов. Потерпевший кораблекрушение, очутившись на необитаемом острове, тоже вынужден трудиться, так как без сплетения собственных действий он бы скоро погиб. И нет нужды добавлять, что под такое общее понимание труда подпадают обычные хозяйственные и вообще жизненно важные коллективные действия, например работа фабрик и заводов, строительные работы, работа школ, больниц. Здесь принуждение выступает в такой форме угрозы: если не будешь делать то-то и то-то (с большей или меньшей амплитудой выбора), у тебя или у твоих подопечных не хватит средств к существованию. В нашем праксеологическом понимании труд противопоставляется любой деятельности, не подверженной угрозе какого-либо принуждения. Такая деятельность приобретает образ развлечения, если служит возбуждению веселья или подобных переживаний (собственных или компаньонов). Это несерьезная форма действия (только не будем путать ее с работой, истинным трудом затейников, обслуживающих развлекательные потребности зрителей и слушателей). Всякий же труд как таковой является серьезным действием и приобретает свою значимость именно под давлением принудительной ситуации.

Каково же отношение охарактеризованного выше, как бы общежитейского понимания труда к перенятому от К. Маркса понятию труда, относящемуся к понятиям марксистского экономического учения? Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним прежде всего содержание этого понятия. Вот цитаты из «Капитала»:

«Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой»[17]. И далее: «Если рассматривать весь процесс с точки зрения его результата — продукта, то и средство труда и предмет труда оба выступают как средства производства, а самый труд — как производительный труд»[18]. И в наиболее общей форме: «Процесс труда, как мы изобразили его в простых и абстрактных его моментах, есть целесообразная деятельность для созидания потребительных стоимостей, присвоение данного природой для человеческих потребностей, всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой, вечное естественное условие человеческой жизни…»[19].

Не станем умножать цитат. Добавим только, что весь ход изложения в полном праксеологических перспектив разделе, озаглавленном «Процесс труда и процесс увеличения стоимости», свидетельствует о том, что автор имеет в виду деятельность человека: горную, металлургическую, текстильную, химическую, земледельческую, скотоводческую технологии и т.д. В данном случае мы находимся в области ремесла, промышленности, народного хозяйства. В понятия потребительских ценностей и человеческих потребностей по нашему домыслу входит косвенное отнесение к тому, что мы назвали принудительной ситуацией. А для читателя «Капитала» ясно, что в данном случае труд понимается как борьба с неподатливым материалом. Поэтому, вникая в направленность как приведенных цитат, так и в совокупность выводов К. Маркса о процессе труда, мы, пожалуй,