Всего неделя на страсть - Кэтти Уильямс

— Томми? Приятно познакомиться.

Грейс удивилась, когда Нико отодвинул ее ладонь и потянулся к ее брату, чтобы пожать ему руку. Она прикрыла глаза, это выглядело неловко, ведь она все еще стояла между ними.

Сердце отчаянно колотилось. Из-за того что она так сильно скрывала свою личную жизнь, сейчас было жутко неудобно. Она никому не рассказывала, потому что хотела защититься! Но теперь все это казалось чем-то хитрым и раздутым. Сейчас она жалела, что не доверилась ему. Он бы выслушал. Дал бы разумный совет. Сказал бы ей то же, что только что сказал Томми… что ей нужно перестать думать только о карьере. Он бы подготовил ее к тому, что могло ее шокировать.

Жаль, что она не поделилась с ним переживаниями. Она все равно отдала ему все. Зачем было утаивать такие мелочи?

Нико неловко переминался с ноги на ногу, пока разглядывал соперника, и заметил виноватый румянец на щеках Грейс.

Томми?

С каких пор она сокращает чужие имена? Все называли Джеймса, менеджера по продажам, Джимми, и его всегда удивляло, что она не сокращала имени. Но если подумать, разве она не говорила ему своим сексуальным, строгим и хрипловатым голосом, что у нее нет времени на такую раздражающую мелочь, как сокращение всего подряд?

Так… Томми?

Нико испытал какое-то новое, неведомое чувство, которое резало его, словно осколки стекла, от которых он истекал кровью.

Он ревновал.

Значит, у нее есть парень. И она приготовила ему ужин. Это же не означало, что они расстались?

Нико понял, что сжимает цветы так сильно, что стебли вот-вот сломаются, поэтому, к ее удивлению, резко вручил ей букет.

— Я принес его не потому, что пытаюсь вернуть тебя на работу, — пробормотал он.

Его мысли крутились вокруг светловолосого парня, который все еще с любопытством разглядывал его.

Он выглядел как ребенок. Юное лицо, несмотря на серьезность, которая скрывалась где-то внутри, что-то застенчивое и разочарованное, которое говорило о насыщенной жизни, не такой, как могло показаться на первый взгляд. Он не был ребенком. Он был мужчиной с опытом за плечами. В дверях стоял настоящий парень, который всегда считал ее своей. Нико начала душить ревность.

— Думаю, тебе лучше зайти и объяснить, зачем ты приехал. — Грейс неохотно отошла в сторону, пропустив Томми обратно на кухню и спокойно выдохнув, когда он понял ее, но увела Нико в гостиную. Она повернулась и увидела, как он напряженно смотрел на нее несколько секунд.

— А ты быстро.

— Что, прости?

— Кто он?

— Нико, о чем ты? — Она прищурилась и скрестила руки на груди.

В маленькой гостиной Нико казался огромным — высокий, мужественный, он будто угрожал каждой клеточке ее тела и заставлял чувствовать себя в опасности.

— О мужчине, — проскрежетал Нико. — Очередной парень из Интернета?

— Бога ради! — Грейс уставилась на него. — Ты… ревнуешь?

— Ревную? Я никогда не ревную!

Нико запустил пальцы в волосы, посмотрел на нее, развернулся и плюхнулся в одно из кресел. Он тут же наклонился вперед и положил руки на бедра.

— Думаю, мне надо выпить.

Грейс смутилась. Разумеется, последнее, что ей было нужно, — мужчина, который и без того разрушил ее нервную систему.

Конечно, ей не нужно было чувствовать вину за границы, которые она сама же начертила.

С ним она чувствовала себя живой, но разве это хорошо? Разве не проще прожить стабильную жизнь? Не слишком хорошо, но и не слишком плохо? От волнения ей захотелось плакать, и этот прилив был настолько стремительным, что она не могла подождать.

— Ты должен рассказать мне, зачем ты здесь, Нико, — наконец произнесла она.

— Ладно. Ты права. Я… я думаю, можно сказать… — В глубоких глазах тлело обвинение. — Что я завидую.

— Так ты завидуешь?

Грейс тихо закрыла за собой дверь. Она знала, сейчас Томми доест пирог и достанет телефон, чтобы, как она теперь знала, долго болтать со своей девушкой.

Она подошла к одному из кресел и села в него. В животе порхали бабочки. Она понятия не имела, к чему это приведет, но не могла убежать от этого острого кружащегося ощущения внутри.

Грейс сцепила пальцы в замок и наклонилась к Нико.

— Хочешь знать, почему я здесь и не должен ли сидеть на свидании в ресторане, и мой ответ — да. Я должен быть именно там. — Нико покачал головой и тихо продолжил: — Грейс, ты не выходишь у меня из головы. Я хочу быть с тобой. Я приехал, потому что у меня не осталось выбора. Я думал о тебе… и мысли о твоем другом мужчине сводили меня с ума.

Слушая Нико, Грейс почувствовала, как сердце наполняется теплотой, но это вряд ли была любовь. Это было лишь желание. Нико собирался сделать так, чтобы она вернулась в его постель.

То, что он ревновал… это его трудности.

Нико и не подозревал, что ревновать было не к кому. Она глубоко вздохнула.

— Тебе не стоит ревновать.

— Почему же? — Длинные густые ресницы скрыли глаза, но они все равно заблестели, когда он вновь посмотрел на нее.

— Томми… мой брат.

Нико казался ошарашенным.

— Что?

— Томми — мой брат.

— Но у тебя нет брата.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы… я думал… мы делимся всеми подробностями жизни, ты бы сказала, если бы у тебя был брат.

Нико никак не мог прийти в себя и собраться с мыслями. Ему казалось, что он знает свою секретаршу. Но как же он ошибался.

Он ни с кем не делился откровениями из жизни так, как с Грейс. Он вспоминал об их доверительных отношениях еще до острова. Едва заметно, он просто мимоходом вставлял подобное в разговор. Он рассказывал ей то, что не рассказывал никому. Но, оказывается, Грейс скрывала от него огромную часть своей жизни.

Он почувствовал себя преданным.

У Грейс сжалось сердце. Как ей объяснить Нико, что разговор о детстве мог быть опасным? Как объяснить, что она боялась оттолкнуть его и изменилась, чтобы стать той, кого он захочет? Кем-то, кто мог просто получать удовольствие? То, что она не рассказывала ему о личной жизни, потому что уже представляла, как он убежит, если она расскажет что-то, что выходит за рамки?

Как ей объяснить, что она совершила ошибку?

Грейс быстро заговорила.

Внезапно ей очень захотелось стереть с его лица удивление. Ее не волновало, что он пришел сюда, только чтобы вернуть ее в постель. Она хотела, чтобы его лицо просто исчезло, потому что от одного только вида внутри что-то сжималось от боли.

— Томми… да,