Сад нашей памяти - Мэри Эллен Тейлор

Подойдя по траве к дубу, Либби провела ладонью по его шершавой коре. Там виднелись десятки букв: одни были вырезаны глубоко и отчетливо, другие оказались менее различимы. За многими из них был указан год: ‘19, ‘41, ‘00, ‘05.

– А кто последний отметился на дереве? – поинтересовалась Либби.

– Джинджер и Кэмерон. Они в пятницу вечером вырезали там инициалы, – ответила Элайна.

– Какое совпадение! – усмехнулась Либби. – Я слышала, они не стали закапывать свою бутылку на здешнем кладбище самогона.

– Увы, нет, – отозвалась Элайна вполне серьезным тоном, хотя в глазах у нее плясали искорки смеха.

– А я их предупреждал, – ухмыльнулся Коултон. – Но они не вняли моему совету.

– Откуда вообще пошла эта традиция с самогоном? – спросила Либби.

– По слухам, здешний самогон оказался в таком почете где-то пару столетий назад. Мужчины из рода Картер вообще любили пропустить стопочку хорошего местного самогона, и, наверное, угостить им гостя – означало изъявить ему почтение. А мой дедушка, как известно, прописывал употреблять его время от времени будущим отцам в ожидании рождения чада.

– А можно мне вырезать на дереве свое «С»? – спросил Сэм. – Я уже достаточно большой, чтобы держать нож. Правда, папа?

– Он еще не дорос, пап, – возразил Джефф. – Ему еще нет шести.

– Па-а-ап! – завопил Сэм. – Скажи ему, что я уже дорос!

На губах у Коултона появилась едва заметная улыбка.

– Не вижу причин, почему бы Сэму не попытаться вырезать свою «С», – ответил он.

– А можно, я свою сделаю поглубже? – спросил Джефф.

– Конечно. – Он вынул из кармана перочинный ножик. Джефф тут же метнулся, чтобы его схватить, но Коултон отвел нож от него подальше: – Сперва твой брат.

Сэм приосанился, став как будто даже выше ростом и гордо выпятив грудь. Быстрым движением кисти Коултон раскрыл складной нож.

– Я буду держать вместе с тобой, – предупредил он.

– Я сам могу, – заартачился Сэм.

– Или с моей помощью, или вообще никак. Твой выбор, парень?

– Ну, ла-адно.

Элайна, глядя на них, с улыбкой поднесла бокал к губам.

– Сразу напоминает Лофтон. Той тоже всегда было необходимо заявить о себе.

– А сколько лет вашей дочери? – полюбопытствовала Либби.

– Двадцать семь. Она в прошлом году окончила Школу права при Университете Вирджинии и теперь получила место в крупной адвокатской конторе в Вашингтоне. Идет по моим и отцовским стопам. Любит вести споры и доказывать свою точку зрения. А мой дедушка хотел, чтобы я стала врачом, и даже организовал мне стажировку в приемной вашего отца. Но я совершенно не выносила вида крови.

– Значит, вам довелось знать моего отца?

– Наши с ним дорожки пересеклись на несколько недель. Помню, как он был добр и деликатен с детишками, особенно с теми, что боялись уколов. Он почти даже убедил меня учиться дальше медицине, но все же сердце у меня к этому совсем не лежало.

Либби глотнула вина.

– Да, мир тесен, а мир Блюстоуна – еще теснее. А с моей матерью вы были знакомы?

– Никогда с ней не встречалась. Сразу после колледжа я отсюда уехала, но бабушка и Маргарет всегда держали меня в курсе здешних новостей. Я помню, как они мне рассказали, что ваши родители удочерили вас.

Либби показалось несколько странным то, что людям, которых она почти не знала, настолько известна была история ее жизни.

– Папа никогда не упоминал, что был с вами знаком.

– Я практически потеряла с ним всякую связь и не виделась с ним вплоть до минувшей осени. Мы случайно повстречались с ним в городе и решили вместе посидеть за ланчем. Он очень много говорил о вас. Он безмерно вами гордился.

От прилива эмоций у Либби подкатил к горлу комок, и она улыбнулась, надеясь таким образом сдержать непрошеные слезы.

В этот момент Маргарет позвала всех к ужину, и Либби с радостью отправилась в дом вслед за мальчиками. Коултон немного задержался на кухне, налив собакам свежей воды и вынеся им по целой горсти сухого корма.

В начале ужина Либби как-то стушевалась. Возможно, причиной тому стал второй бокал вина. Впрочем, она внимательно слушала рассказы мальчишек о школе, заметив, что Сэму, похоже, требовалось во всем утереть нос своему старшему брату. Наконец, терпеливо дав Сэму договорить, Коултон воспользовался тем, что тот умолк, переводя дыхание, и перенаправил разговор за столом к Либби и ее работе.

– В основном я фотографирую пары, – сказала она. – Помолвки, свадьбы, юбилеи и прочее в том же духе.

– И что, на это и впрямь такой большой спрос? – В его голосе слышалось искреннее любопытство.

– Да. Вообще-то бизнес вполне себе процветает. Что на самом деле даже выливается в проблему нехватки времени.

– А вы с самого начала хотели этим заниматься? – поинтересовалась Элайна.

– Нет. Я хотела стать художником, – в ответ покачала головой Либби. – Но это не только неприбыльное, но даже порой несамоокупаемое ремесло, и отец убедил меня пойти учиться на медсестру, чтобы у меня был какой-то стабильный доход. Так я стала медсестрой с онкологическим профилем.

– А у вас есть дети? – спросил Сэм.

Столь открытый, прямолинейный вопрос даже на мгновение выбил Либби из равновесия.

– Нет, детей у меня нет.

Видимо, что-то в ее тоне заставило Коултона тихонько откашляться и положить вилку.

– Сэм у нас любит задавать вопросы. Он ступил на уязвимую территорию?

– Да нет, в этом нет особого секрета, – ответила Либби. – Я была замужем. Мы несколько раз пытались завести детей. И ни разу это, увы, не вышло. – Она постучала безымянным пальцем по пустому бокалу, с тоской отметив отсутствие при этом знакомого звяканья. Как ни захотелось ей сейчас потянуться за бутылкой вина, Либби все же воздержалась. Опыт подсказывал, что от похмелья ей уж точно лучше не станет.

– Ваш отец мне вкратце поведал, что вам довелось пережить, – молвила Элайна.

И опять Либби показалось странным, что они вообще о ней говорили.

– Каждому из нас приходится через что-то пройти, – произнесла Либби.

– Пожалуй, что так, – кивнула Элайна.

Поднявшись из-за стола, Маргарет потянулась за тарелками хозяйки и Либби:

– У меня еще имеется десерт. Торт «Колибри»[5].

Либби тоже встала:

– Я вам помогу.

– Да нет, не стоит, – возразила Маргарет. – Вы же гостья.