Сицилиец - Марио Пьюзо

Гектор Адонис по-настоящему встревожился. Быть вне закона достаточно плохо, а быть бунтарем еще опаснее.

— Все это хорошо в литературе, — сказал он. — Но в реальной жизни ты скоро можешь отправиться в могилу. И, помолчав, добавил:

— К чему привели твои героические деяния прошлой ночью? Твои соседи по-прежнему сидят в тюрьме.

— Я освобожу их, — спокойно сказал Гильяно. Он увидел изумление на лице крестного, а ему нужны были его одобрение, помощь, понимание. Он видел, что Адонис все еще считает его добрым деревенским парнем.

— Ты должен понять, каким я стал.

Он помолчал. Как выразить то, о чем он думает? И не посчитает ли крестный, что он возгордился? Тем не менее, он продолжал:

— Я не боюсь умереть. — Он улыбнулся Гектору Адонису, который так любил его мальчишескую улыбку. — Правда, я сам этому удивляюсь. Но я не боюсь, что меня убьют. Мне это кажется невозможным.

Он громко рассмеялся.

— Ни карабинерам с их бронированными машинами и пулеметами, ни Риму. Не боюсь их. Я их одолею. Горы Сицилии полны разбойников. Пассатемпо и его отряд. Терранова. Они бросают вызов Риму. Что могут они, могу и я.

Гектор Адонис был одновременно удивлен и обеспокоен. Не повредило ли ранение мозг Гильяно? Но он сказал небрежно:

— Забудь о Терранове и Пассатемпо. Их схватили, и они сидят в тюрьме в казармах Беллампо. Через несколько дней их переправят в Палермо.

— Я вызволю их, — сказал Гильяно, — и надеюсь, они будут мне благодарны.

— Благодарны? — спросил Гектор Адонис. — Пассатемпо убил дядю, подарившего ему первого осла.

— Тогда я должен объяснить ему, что такое благодарность, — сказал Гильяно.

Мгновение он помолчал.

— А теперь я хочу попросить тебя об одолжении. Хорошенько подумай, и если откажешься, я все равно останусь преданным тебе крестником! Забудь, что ты лучший друг моих родителей, и забудь о своей привязанности ко мне. Я прошу об одолжении во имя Сицилии, которую ты меня учил любить. Будь моими глазами и ушами в Палермо.

— Ты, значит, просишь меня, профессора Палермского университета, — сказал ему Адонис, — стать членом твоего отряда разбойников.

— Это не так уж странно для Сицилии, где все повязаны с «Друзьями друзей», — сказал нетерпеливо Пишотта. — И где еще, как не на Сицилии, профессор истории и литературы носит пистолет?

Гектор Адонис вглядывался в молодых людей, обдумывая ответ. Он легко может обещать помощь, а потом забыть об обещании. Так же просто он может отказать и обещать дружескую помощь лишь периодически, как он это сделал сегодня. В конце концов, вся эта комедия долго не протянется. Гильяно могут убить в схватке или предать. Он может эмигрировать в Америку. И вся проблема будет решена, с грустью подумал он…

Насмешливый голос Пишотты прервал мысли Гектора Адониса.

— Пожалуйста, скажите «да», профессор. Я заместитель командира в отряде Гильяно, но мне некому давать приказания. — Он ухмылялся. — Я готов начать с малого.

Хотя Адонис не поддался на этот тон, глаза Гильяно сверкнули гневом. Но он произнес спокойно:

— Так что же ты скажешь?

— Да, — сказал Гектор Адонис. — Какой еще ответ может дать крестный?

Тогда Гильяно сказал, что ему надо сделать по возвращении в Монтелепре, и наметил план на следующий день. Адонис был поражен смелостью и жестокостью молодого человека. И когда Гильяно посадил его на осла, он наклонился и поцеловал своего крестника.

Пишотта и Гильяно наблюдали, как он ехал вниз по тропе к Монтелепре.

Вечером, перед тем как лечь спать, они обнялись.

— Ты мой брат, — сказал Гильяно. — Помни это.

Они завернулись в одеяла и заснули — это была последняя ночь их безвестности.

Тури Гильяно и Аспану Пишотта поднялись до рассвета, еще до первого проблеска зари, ибо карабинеры — хотя это и было мало вероятно — могли выйти в темноте, чтобы с первыми лучами солнца внезапно обрушиться на них. Накануне вечером они видели, как из Палермо в казармы Беллампо прибыл броневик с двумя джипами, набитыми карабинерами. Ночью Гильяно не раз спускался вниз и прислушивался, не подходит ли кто к их утесу, — предосторожность, высмеянная Пишоттой.

— Мы должны вырабатывать в себе полезные привычки, — сказал Тури Гильяно. Он знал, что придет день, когда им придется столкнуться с более сильным противником.

Тури и Аспану изрядно потрудились — они выложили оружие на одеяло и досконально проверили его. Затем съели немного пирога Венеры и запили вином из фляжки, которую оставил Гектор Адонис. Это дало им силы построить из молоденьких веток и камней заграждение на краю утеса. Оттуда они из бинокля могли наблюдать за городком и горными тропами. Гильяно зарядил оружие и положил коробки с патронами в карманы безрукавки из овчины, пока Пишотта вел наблюдение. Гильяно действовал осторожно и медленно. Сам зарыл боеприпасы и завалил землю большими камнями. Никому нельзя передоверять такие мелочи.

Пишотта первым заметил, как бронеавтомобиль выехал из казарм Беллампо.

— Ты прав, — сказал он, — машина движется от нас по равнине Кастелламмаре.

Они улыбнулись друг другу. Броневик исчезнет за поворотом дороги, затем развернется и поползет в горы позади их утеса. Власти, должно быть, знают о туннеле и рассчитывают, что они воспользуются им для бегства и выскочат прямо на броневик. И его пулеметы.

А через час карабинеры пошлют отряд на склоны Монте д’Оро во фронтальное наступление, чтобы выбить их. Хорошо, что полиция считает их дикими юнцами, простыми разбойниками. Алый с золотом флаг Сицилии, который они вывесили на краю утеса, свидетельствует лишь об их бесстыдной наглости — так, должно быть, думала полиция.

Часом позже из ворот казарм Беллампо выехали грузовик с солдатами и джип с фельдфебелем Роккофино. Обе машины не спеша доехали до подножия Монте д’Оро и остановились, чтобы высадить людей. Двенадцать карабинеров с винтовками рассыпались по узким, ведущим вверх тропкам. Фельдфебель Роккофино снял фуражку с тесьмой и махнул ею в сторону ало-золотого флага, развевающегося наверху.

Тури Гильяно наблюдал все это в бинокль из-за устроенной им загородки. На мгновение он с беспокойством подумал о броневике на другой стороне горы. А если они высадят солдат и на противоположном склоне? Но тем понадобится не один час, чтобы забраться сюда. И он тогда решил выбросить это из головы и сказал Пишотте:

— Аспану, если мы не такие умные, как думаем, то сегодня вечером не бывать нам дома и не есть у наших мамочек спагетти, как бывало в детстве.

Пишотта рассмеялся.

— Нам всегда не хотелось идти домой, помнишь? Но должен признаться, сейчас куда интереснее. Ухлопаем двоих-троих?

— Нет, — сказал Гильяно. — Стреляй поверх голов.