Цвета расставаний - Бернхард Шлинк

Рано утром первого января пошел снег и шел не переставая. Снег был мокрый, на другой день он перешел в дождь, на следующий день снова стал снегом и растекся слякотью. Бастиан позвонил в Монтафон, ближайший горнолыжный курорт, где Мара научилась кататься на лыжах и куда они выезжали, когда у них выпадало лишь несколько свободных дней. Его заверили, что и там идет снег уже несколько дней, что метеослужба обещает на завтра солнце и что подъемники и трассы функционируют.

Тереза и Сильвия до пятницы должны были ходить на работу. Но Бастиан и Мара могли выехать уже в четверг. Он забронировал два номера.

– Мне будет тебя не хватать. – Бастиан провожал Терезу к трамваю, на котором она ездила на работу.

– И мне тебя. Кто меня обнимет, если я сегодня ночью проснусь? Но Маре это будет полезно. И может быть, мне удастся найти на завтра подмену, тогда я приеду уже сегодня вечером.

Поначалу Бастиан и Мара ехали молча. Мара считала, что решение приняли, не спросив у нее, и дулась. Но потом предвкушение радости от гор, снега, лыжни, вихревых спусков, ветра в лицо, шипения и скрежета лыж на снегу разлилось в ней, заполнив голову, живот, руки и ноги, которые скоро задвигаются свободно и легко и будут взмывать и танцевать вместе с лыжами. Она положила ладонь на руку Бастиана:

– Спасибо. На воле, в снегу, на лыжах – ничего лучше для меня не может быть. Я была как парализованная.

– Я как раз вспоминал, как ты научилась кататься на лыжах. Ты помнишь? Это было зимой, после нашего совместного выезда. Ты три дня не выходила из отеля. Сначала я пытался тебя уговорить, потом стал читать тебе вслух, час за часом; когда ты засыпала, я переставал, а когда просыпалась, продолжал. Те несколько книг сказок, которые мы с собой взяли, быстро кончились. У меня была еще «Одиссея», потому что я сам хотел ее прочитать, и я читал тебе «Одиссею», и она тебе понравилась. Я думаю, тебе нравилась ритмика гекзаметров. На четвертый день ты захотела на улицу – и через несколько дней каталась так, словно пришла в этот мир на лыжах.

– Да, я помню, как я была счастлива. Все это было не так просто, а в конце концов стало простым – белым и быстрым. – Она засмеялась. – И теперь я снова хочу, чтобы все стало белым и быстрым. Когда мы приезжаем? Мы еще успеем на трассу?

Он посмотрел на часы:

– В два часа будем у подъемника. Не устраиваемся, не распаковываемся, только переодеваемся для лыж. И катаемся до темноты.

– Как раньше?

– Да, как раньше. Девять лет прошло с тех пор, как мы в последний раз вместе катались на лыжах.

– Я хотела сама разобраться со своими делами.

Бастиан кивнул. Он был немножко обижен тем, что не его трехдневное чтение вслух перевернуло жизнь Мары, а снег и лыжи. Но это было мелко, и он не хотел быть мелочным. Он радовался возможности покататься с Марой на лыжах, радовался тому, что она, с тех пор как жила поблизости, охотно бывала в их с Терезой доме и охотно участвовала в совместных делах, и тому, что и Сильвия все больше и больше входит в их семью. Мара долго разбиралась со своими делами одна, вот и довольно.

Он посмотрел на нее. Она заснула, прислонясь головой к стеклу и сложив руки на коленях. И его охватила нежность к маленькой девочке, которую Тереза принесла в его жизнь, к молодой женщине, выбравшей нелегкую профессию и вступившей на тяжелый путь обретения материнства, к сильной женщине, которая тем не менее в его глазах могла быть так же трогательна, как была трогательна та маленькая девочка. У него на борту драгоценный груз, и после того, как он сказал себе это, поездка стала не такой скучной, и он радовался тому, что ведет внимательно и осторожно. Потом пошел серпантин – дорога подбиралась к долине, и потом открылась снежно-белая, залитая солнцем долина. Он еще издали разглядел трассы, подъемники, лыжников и лыжниц, к счастью немногочисленных.

– Мы приехали, Мара.

Он тронул ее за плечо, она открыла глаза и улыбнулась ему.

9

Они катались до тех пор, пока обслуга не выключила подъемники. Они устраивали маленькие гонки, обманывали друг друга, отклоняясь от трассы, обгоняли, отставали, двигались параллельно, словно в фигурах танца, болтали и смеялись, сидя в подъемнике. И когда после сауны, душа и звонков Терезе и Сильвии они встретились за ужином, их наполняла невесомая крылатая усталость.

После коктейля «Беллини» Мара выпила один, потом второй, потом третий бокал «Фандана» – маленькие бокалы, отнюдь не большие, – и была в очаровательно приподнятом настроении. Она говорила много и быстро, рассказывала о своей школе, об их с Сильвией квартире, о поездках туда-сюда на уик-энд, о сериалах, которые ей нравились. Бастиан слушал, лишь изредка задавая какой-нибудь вопрос, он был рад узнать так много о жизни Мары и был очарован блеском ее глаз, ее хихиканьем и прорывавшейся временами отрыжкой, быстрыми и нервными движениями ее рук. После «Фандана» Мара захотела к баранине красного, так что они заказали и выпили еще бутылку «Пино Нуар».

Впоследствии Бастиан спрашивал себя, кто был пьян: может быть, не она, а он? Ему хотелось пить, и он, вообще-то, заказал бутылку воды, но охлажденное белое показалось ему освежающим. Он что, слишком много его выпил? И «Пино Нуар» много? Это легкое вино из Вале легко пьется. Но он что, слишком часто себе подливал? Подливать себе, когда нельзя одновременно долить и в бокалы других, было не в его привычках. Или это она ему подливала? Она его подпоила?

Они рано пришли на ужин и рано его закончили. Довольные и осоловевшие, они, поцеловав друг друга и пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим рядом расположенным комнатам. Бастиан хотел еще почитать в постели, но у него слипались глаза.

Он, по существу, не проснулся. Он слышал, как отворилась дверь, слышал, как кто-то вошел, на что-то наткнулся, чем-то шуршал, потом ее тело скользнуло под одеяло. «Тереза!» Значит, она нашла подмену и приехала. Она была голая, как и он, ее кожа была прохладна, и это оживило и возбудило его. Он повернулся к ней, обнял ее и притянул к себе. Ах, как она привлекала его, предлагала ему себя, открывалась ему! Он хотел насладиться ласками, но она так решительно влекла его в себя, что он недолго мог сдерживаться. Это произошло раньше, чем он успел что-то сказать, проявить нежность, принять все же позу, которая Терезе особенно нравилась. Он хотел о чем-нибудь спросить ее, но не знал о чем, и, когда все-таки начал что-то говорить, она положила ему палец на губы. И осторожно сдвинула его; теперь он лежал рядом с ней.

Он не слышал, как она ушла. Утром кровать рядом с ним была пуста, ее не было в ванной, в комнате не было ее вещей. Она не приезжала.

Он понял, что произошло. И в то же время он ничего не понимал. Как он мог не узнать Мару? Что он за отец, что за муж, что за человек? Как он покажется на глаза Терезе? А Сильвии? И если до ответов на эти вопросы у него еще есть время, то как ему сейчас встречаться с Марой? Которая его обманула и использовала и на которую он дико злился. Но перед которой чувствовал себя виноватым. И с которой никогда больше не будет так, как было раньше.