Как ненасилие защищает государство - Питер Гелдерлоос

«Роте Зора» (RZ) была немецкой группой городских партизанок, антиимпериалисток-феминисток. Вместе с дружественными им Революционными ячейками они провели более двухсот нападений, преимущественно взрывов, в 1970-е и 80-е гг. Их основными целями были порнографы; корпорации, использующие потогонные цеха; правительственные здания; компании, торгующие женщинами в качестве жён, секс-рабынь и домработниц; производители наркотических препаратов; и подобные. В анонимном интервью члены «Роте Зора» объяснили: «Женщины RZ начали в 1974 г. со взрыва Верховного суда в Карлсруэ, потому что хотели полной отмены статьи 218»151 (статья УК ФРГ об абортах). На вопрос о том, вредит ли движению такое насилие, как устроенные ими взрывы, участницы ответили:

«Zora 1: Повредить движению — вы говорите о применении репрессий. Нет, наши действия не вредят движению! Наоборот, они стремятся к развитию движения и могут напрямую поддерживать его. Например, наша атака на торговцев женщинами помогла выставить их бизнес на обозрение общественности, создать угрозу для них, и теперь они знают, что в случае продолжения их бизнеса им придётся сталкиваться с сопротивлением женщин. Эти „джентльмены“ знают, что им придётся сталкиваться с сопротивлением. Мы называем это усилением нашего движения.

Zora 2: Уже давно контрреволюционная стратегия любыми способами откалывает радикальное крыло от остального движения, чтобы ослабить движение в целом. В 70-е гг. мы испытали, что из этого получается: когда часть левых заимствуют доводы государственной пропаганды, когда они начинают представлять тех, кто бескомпромиссно борется, ответственными за гонения, деструктивные действия и репрессии со стороны государства. Они не только путают причину со следствием, но ещё и косвенно оправдывают государственный террор. Таким образом, они ослабляют собственную позицию. Они сужают рамки своего протеста и сопротивления…»

Далее в интервью был задан следующий вопрос.

«Как могут не-автономные, не-радикальные женщины понять ваши цели? Вооружённые действия всегда имеют „отпугивающий“ эффект».

«Zora 2: Возможно, отпугивает то, что ставится под вопрос повседневная реальность. Женщины, которым с детства вдолбили в головы, что они жертвы, чувствуют себя неуверенно, когда видят, что есть женщины, которые не жертвы и не миролюбивы. Это провокация. Женщины, относящиеся к своему бессилию с яростью, могут идентифицировать себя с нашими действиями. Как каждый акт насилия против одной женщины создаёт атмосферу угрозы по отношению ко всем женщинам, наши действия — даже если они направлены только против конкретного индивида — вносят вклад в развитие атмосферы, в которой „сопротивление возможно!“»152

При этом существует огромное количество феминистской литературы, которая отрицает усиливающие (и исторически важные) последствия насильственной борьбы для женского и других движений, вместо этого предлагая пацифистский феминизм. Пацифистки-феминистки указывают на сексизм и мачизм некоторых воинственных освободительных организаций, который нам всем нужно признавать и преодолевать. Критика ненасилия в пользу использования широкого спектра тактик вовсе не должна подразумевать удовлетворённость стратегиями или культурой прежних воинственных групп (например, мачистским позёрством «Синоптиков» или анти-феминизмом «Красных бригад»).153 Но серьёзный подход к подобной критике не должен мешать нам указывать на лицемерие феминисток, радостно осуждающих сексизм в поведении воинственных активистов, но прикрывающих его, когда в нём повинны пацифисты, — например, мы не должны наслаждаться сказкой о том, что Ганди научился ненасилию у своей жены, забывая при этом неприятно патриархальные аспекты их отношений.154

Некоторые феминистки идут дальше конкретной критики и пытаются сфабриковать метафизическую связь между феминизмом и ненасилием: это и есть та самая «феминизация пассивности», упомянутая ранее. В статье, опубликованной в журнале города Беркли «Peace Power», Кэрол Флиндерс цитирует исследование учёных Университета Каролины, уверяющее, что женщины гормонально запрограммированы отвечать на опасность не механизмом «борьба или бегство», свойственным мужчинам, а механизмом «позаботиться или подружиться». Согласно этим учёным, при угрозе женщины склонны «успокоить детей, всех накормить, погасить напряжение и наладить связь с другими женщинами».155 Подобная популярная наука долгое время была удобным инструментом для воспроизведения патриархата путём доказывания существования естественных различий между мужчинами и женщинами. Люди же, поддаваясь столь красиво организованному и упорядоченному миру, слишком легко забывают основные математические принципы: условное деление человечества на два множества (мужчин и женщин), основанное на очень ограниченном числе характеристик, неизбежно создаёт различные средние показатели в каждом из множеств. Люди, не знающие, что средний показатель не выражает, а заслоняет многообразие в рамках множества, с радостью заявляют, что эти два множества — естественные категории, и заставляют людей чувствовать себя неестественными и ненормальными, если те недостаточно близки к среднему показателю в своём множестве (или если они, Боже упаси, ближе к среднему показателю другого множества).

Но Флиндерс не останавливается на этом, изначально трансфобном и гендерно-неотъемлемом 156 исследовании Университета Каролины. Она копает глубже, вплоть до «нашего отдалённого, дочеловеческого прошлого. В среде шимпанзе, наших ближайших родственников, именно самцы контролируют территорию, на которой питаются самки и детеныши… Самки редко выходят за эти границы; они чаще всего заняты прямой заботой о своем потомстве». Флиндерс уверяет: это доказывает, что «женщины никогда не были особенно приспособлены к прямому боевому столкновению» и «женщины склонны подходить (к ненасилию) с несколько другой стороны и даже переживают его совсем иначе».157 Флиндерс делает ещё одну грубую научную ошибку, взяв при этом явно сексистский тон. Прежде всего, эволюционный детерминизм, на котором она основывается, неточен и не доказан — его популярность вызвана его удобством в оправдании угнетающих исторических социальных структур. Но даже в рамках этой сомнительной системы координат Флиндерс ошибается в своих предположениях. Люди не происходили от шимпанзе; скорее, оба вида произошли от общего предшественника. Шимпанзе так же современны, как и люди, и оба вида имели возможность эволюционного развития поведенческих моделей, отличных от общего прародителя. Мы не больше привязаны к гендерному разделению шимпанзе, чем они — к нашей склонности создавать огромное количество новых и новых слов, заслоняющих истину окружающего нас мира. Во-вторых, путь, приведший Флиндерс к утверждению о склонности женщин к ненасилию, также привёл её и к заявлению о том, что естественная роль женщины в том, чтобы успокаивать детей и всех кормить, — подальше от линии фронта. Флиндерс смело, хотя и случайно, продемонстрировала, что система убеждений, говорящая о мирном характере женщин, также заявляет, что роль женщины — готовить и растить детей. Эта система убеждений называется патриархатом.

Другая учёная-феминистка в своей статье с первых же слов расписывается в эссенционализме. Во втором абзаце работы «Феминизм и ненасилие: модель отношений» Патриция Лонго пишет: