Счастливый ребенок. Универсальные правила - Андрей Курпатов

Конечно, понятия, которыми мыслит семилетка, отличаются от понятий, которыми оперирует одиннадцати- или тринадцатилетний ребенок. Они, в свою очередь, отличаются от тех, которые организуют сознание четырнадцатилетнего подростка. Однако же все эти изменения не идут ни в какое сравнение с тем переворотом, изменением самой сущности понятия, что переживает ребенок на рубеже трех-четырех лет. В чем заключается этот качественный рывок?

Слова поначалу, как мы уже знаем, не играют никакой роли в его поведении. Ребенком движут ощущения, а не рассуждения. Мы – взрослые – опираемся на логику, он – ребенок – на чувствование. Нам слова (понятия) диктуют правила жизни, а ребенок управляется со словами так, как ему заблагорассудится, то есть сам творит нужные ему правила из любого подручного материала.

Грубо говоря, если мы узнаем, что где-то «тупик», то ребенок, услышав слово «тупик» и даже как-то по-своему поняв это слово, скорее всего, не согласится с тем, что если «тупик», то там не пройти. Конечно, он может продемонстрировать нам «необычайно серьезное суждение», но оно будет только казаться таковым.

У семилетнего ребенка спрашивают: «Поплывет или потонет резиновый мячик?» Ребенок отвечает: «Конечно, поплывет!» На вопрос: «Почему поплывет?», ребенок ответит – «Потому что легкий».

Если же продолжить допрос: «А гвоздик, он ведь легче мячика, он поплывет или потонет?», ребенок смущаться не будет – «Гвоздик потонет, он же железный». «А консервная банка поплывет?» «Поплывет», – ответит ребенок. «Но ведь она железная…» – «Зато у нее дно целое!»

Однажды Сонечка, будучи двух лет и восьми месяцев от роду, пришла домой из детского сада и с самым что ни на есть серьезным видом рассказала мне историю следующего содержания.

Воспитательница дала детям задание назвать одежду, которую надевают зимой на улицу (а дело, собственно, зимой и происходило). В ответ на вопрос воспитательницы: «А что мы наденем на голову?» одна девочка сказала – «Косынку». «Представляешь, – говорит мне Соня, – она сказала: “Косынку”! Зимой – косынку! Ничего не понимает! Какая косынка?! Шапку!»

Процесс размышлений, стоящих за этими словами, кажется фантастическим! Ребенок понимает, что такое «зима», что бывают «шапки», а бывают «косынки» и каждому головному убору – свой сезон! Феерично!

Но надо было видеть, как об этом рассказывала Соня. Во-первых, не узнать в интонации и в жестах нашу няню было невозможно. Во-вторых, сама отработанность этой фразы вызывает подозрения. По всей видимости, впервые Соня поведала эту историю няне, и, конечно, рассказ, тогда еще достаточно вялый и неструктурированный, был принят на ура.

Дальше, разумеется, последовало обсуждение, и ребенок зафиксировал в своем сознании то, как об этом нужно рассказывать. Теперь Соня уже знала, что желанное «ура» последует, и мне эта история уже не просто рассказывалась, а именно декламировалась, со всеми признаками уверенности и чертами необыкновенной осмысленности.

В-третьих, на мой вопрос: «А панаму можно?» было отвечено, хотя и неуверенно – «Можно». На мое уточняющее: «Но ведь, наверное, холодно будет зимой в панаме?» последовало – «В теплой панаме можно».

В-четвертых, на напоминание, что зимой мы ездили на юг, на море, и там Соня ходила в косынке, Соня охотно согласилась, сказав: «На море надо в косынке». Наконец, в-пятых, назавтра она предложила надеть на улицу косынку, и ее очень забавляла отрицательная реакция взрослых. Косынку, и баста!

Почему я так подробно пересказываю эту историю? Потому что у ребенка именно то мышление, которое есть, и никакое другое. И если для него слова – это пока просто слова, но никакие не системные значения и не глубокие смыслы, мы должны принимать это в расчет, а не игнорировать, полагая, что ребенок «все понимает», просто не хочет и дурачится.