Дороги товарищей - Виктор Николаевич Логинов

— Ну, на сегодня хватит! Ты, оказывается, очень способный ученик. Сейчас я угощу тебя чаем. Ты посиди немного, я быстро…

Как это было здорово!

Совсем недавно для Аркадия началась эта новая, яркая, наполненная счастьем жизнь. Необыкновенное утро сменялось необыкновенным днем, а день уступал место еще более необыкновенному вечеру. Аркадий чувствовал себя преображенным, повзрослевшим и поумневшим. Даже физика, которую он обычно недолюбливал, сейчас казалась ему увлекательной наукой.

И все-таки он мучился. Но и мучение его было совершенно необыкновенное.

Он таил в сердце нежнейшее, драгоценнейшее чувство, и только потому, что он таил его, ему было тяжело. Он пришел к выводу, — а вы знаете, с какой легкой трудностью приходят к какому-нибудь выводу в семнадцать неполных лет! — что не может скрывать ни от Сони, ни от друзей своей любви к ней. Ему казалось постыдным молчать в то время, когда сердце его поет…

Нет, он обязан высказать ей свое чувство. Высказать сейчас же, немедленно!

— Соня! — крикнул он сдавленным голосом, вставая со стула.

Соня открыла дверь и подошла к нему. Аркадий шагнул навстречу, решительно обнял девушку за плечи и повторил горячо и значительно:

— Соня!

Девушка вздрогнула и торопливо опустила свои счастливые и немного испуганные глаза.

— Соня, слушай, что я буду говорить, — сказал Аркадий, глядя на ее вздрагивающие ресницы. — Я не могу не говорить, потому что считаю себя честным и… Да и вообще я привык говорить все прямо. Ты лучше слушай меня, — продолжал он, облизнув пересохшие губы, — я о многом буду говорить. Скажи, мне говорить или нет?

Соня подняла голову и прошептала, почти не разжимая губ:

— Говори…

— Ты простила все мои подлости, я знаю. Ты — чудесная, добрая, ты… ну, я не знаю, можно ли быть лучше… Но я хочу не об этом сказать. Я хочу сказать, что и тогда… всегда относился к тебе не так, как делал, а… Делал подлости, и сам себя ненавидел за это.

— Я понимала… я это знала, Аркадий!

— Уже и тогда я тебя… уважал… Уже и тогда я думал… Нет, я говорю не то, что думаю… Никак не выговорю то слово… Но я все равно скажу, потому что не могу не сказать.

Аркадий с трудом проглотил какой-то комок, помолчал, набираясь решимости, и, наконец, бледный, с суровым лицом, с трудом выговаривая слова, свирепо произнес:

— Я уже тогда… я любил тебя… наверное!

Соня умоляюще подняла на него свои большие влажные глаза и снова опустила их.

— Ты слышишь, что я тебе сказал? А, Соня?

— Слышу…

— Ответь мне что-нибудь… Или мне еще говорить? А, Соня?

— Говори, — прошептала девушка.

— Если ты хочешь, мы будем вечными, добрыми друзьями! — воскликнул Аркадий с ликующим видом. — Только скажи, что ты согласна, и я буду тебе, как…

Он не осмелился говорить, кем он будет ей, и замолчал на минуту.

— Я умру за тебя! — наконец закончил он и решительно оглянулся по сторонам, словно немедленно собираясь доказать Соне, что он готов умереть за нее.

— Я знаю, Аркадий…

— Ты не хочешь, чтобы я говорил тебе? — воскликнул Аркадий, и суровое лицо его с нежными глазами стало мрачным.

— Нет, нет, говори!

— Мы будем вместе — хочешь? Мы будем всегда думать друг о друге. Мы изберем общую цель в жизни и вместе будем стремиться к ней!..

— Я сейчас, Аркадий! — крикнула Соня и убежала в соседнюю комнату.

Через мгновенье она выскочила оттуда, тихо приказала:

— Закрой глаза и дай мне руку!

Аркадий молча подчинился ее требованию.

Соня повернула его руку ладонью кверху и положила на нее что-то плоское и холодное.

— Все.

На руке Аркадия лежало то самое зеркальце.

Все было понятно.

Так Аркадий Юков первый раз в жизни признавался в любви. Многим это покажется знакомым. Многие из вас испытывали когда-то то же самое. А если кто и не познал счастья этой минуты, — ну что же, можно сказать лишь одно слово: жаль!

Впрочем, для каждого человека припасены жизнью эти минуты. Любовь ведь не обходит никого. И это случается не только в семнадцать, но и в двадцать пять, в тридцать и даже в сорок лет. Верьте! Слушайте вы, те, которые считают себя несчастными, прижмите сейчас руку к своей груди, к сердцу. Слышите? Чувствуете? Бьется оно. Упругое. Теплое. Облегченно вздохните. Засмейтесь. Если хотите, заплачьте. А потом оглядитесь: любовь ходит вокруг вас. Ваша любовь!

В тот же день Аркадий и Соня отправились гулять по городу.

Красив Чесменск в вечерние часы июля, когда лучи солнца, как золотые стрелы, наклонно падают на землю. Сверкает, искрится и блестит каждый булыжник, каждый куст и каждый осколок стекла. В медном сиянии — крыши, купола, арки, памятники. Ручьи, реки, целые озера света плывут из улицы в улицу, захлестывая своим потоком людей, автомобили, трамваи. В скверах и на площадях пахнет цветами, и аромат их смешивается с запахами раскаленных солнцем кирпичей и размякшего гудрона.

Красив Чесменск в вечерние часы первых чисел июля, но еще прекраснее, еще величественнее, милее, ближе и бесценнее кажется он, когда в сердце у тебя полыхает радость, большая, как этот безбрежный океан света, неистощимая, как солнце, всепобеждающая, как сама жизнь.

Если ты родился и вырос в своем городе, не покидал его ни в минуты горя, ни в дни счастья, если знаешь, где, когда и почему ставили на светлых площадях его памятники героям, величественные дела которых прославили твою страну, если ты видел, как покрывались асфальтом, как расширялись, озеленялись, преображались улицы твоего города, если помнишь ты все праздники, все малые и большие радости своего города и гордишься, что родился именно в нем, именно в своем городе, может, и не самом прекрасном в мире, может, и не таком уж большом, как наша столица Москва, — если ты настоящий сын своего города, ты поймешь чувства Аркадия и Сони.

По тихой Красносельской улице, по узкому кирпичному тротуару, прикрытому сверху густыми кронами акаций, они вышли на маленькую площадь, называемую Партизанской, по одной из самых красивых улиц города — Широкой аллее — вошли в центр города. Они шли молча, крепко держась за руки, прислушиваясь к своему юному счастью, которому не нужно было слов.

Через центр города, мимо памятника Дундичу, мимо тихо шепчущихся фонтанов, они прошли к Чесме, на прохладный набережный бульвар.

В его тенистых аллеях уже давненько отцвела черемуха. В мае, перед экзаменами, Аркадий был здесь. Тогда он шел так же не спеша по этим вот самым плитам, хмуро сдвинув тонкие, решительного изгиба брови. Всюду еще