Красный Треугольник - Антон Чиж

– Новиков, зачем ты глаб отпустил?

– Послушай, Маш…

– Они ведь добрые были, милые, славные, совершенно беззащитные, как коровы. Теплые, кормили меня всегда, ласковые, никто от них плохого не видел, мясцо растили, всех кормили, а ты… Ты, пришлец поганый, даже не представляешь, что наделал! Я-то думал что-то важное принесет, а он, видали, какой герой ловкий – беззащитных теток как куриц перерезал. Вот ведь подвиг! Сколько чести! Разоделся в ремни и кожанку, надо же, каков герой! Еще тихоней притворяется, а оказывается, вон какой стервец, пришлец…

Машку прорвало, и Тимур понял, что самое страшное, когда надо опасаться за свою шкуру, миновало, теперь будет легче.

– Пожалуйста, делай со мной что хочешь, убей, отпусти, съешь живьем, но сначала выслушай…

Пришлось все-таки отскакивать от летящей циркулярной пилы. Машка хоть и не старалась попасть, но судьбу махобоем лучше не испытывать, так что Тимур занял безопасное расстояние. Пока подруга затихала, размазывая свежую грязь по щекам, нельзя было терять ни мгновения, второй шквал мог последовать внезапно.

– Попробуй соврать, пришлец, я прекрасно знаю, как ты это делаешь.

– Правда, и ничего, кроме правды, – пообещал Тимур. – А потом, пожалуйста – отпускай.

– И отпущу, – сказал она так, что Тимур поспешил начать оправдываться, забыв о подозрениях. Он старался говорить логично, последовательно и убедительно, но пируэты махобоя мешали сосредоточиться. Может, поэтому он говорил искренно.

Машка выслушала, подозрительно насупившись, и мстительно заявила:

– Вот ты и попался, пришлец! Не знаешь, что в Пустом цеху никто не обитает. Даже последний лужник не сунется.

– Это почему?

– Там нельзя обитать. Не знал, что врешь? Так знай: там раньше перемалывали серу, все пропитано желтой пылью. Невозможно находиться, большая газовая камера. Что теперь соврешь?

– А я-то думал, откуда кашель! Чуть не загнулся, – сказал Тимур и продемонстрировал, как, бедный, надрывался. – Но ведь с кем-то я разговаривал? Тот парень серы не замечал.

Испытав все запасы проницательной суровости и не найдя, к чему придраться, Машка спросила уж не так подозрительно:

– Кто он?

– Сказал, что не помнит.

– Как выглядел?

Допрос становился уж больно придирчивым, усилия тратились на затрапезного бомжа. Между тем стемнело основательно, Тимур уже с трудом видел воительницу на фоне стен.

Как ни старался Тимур, не смог выжать внятных примет:

– Да никак не выглядел, доходяга, конкретно сумасшедший, сказал несколько фраз, закопался в ворох мусора и пропал. А так самый заурядный тип.

– У него белое пятно вот здесь?.. – Грязный пальчик уткнулся в остаток челки.

– Не заметил. На мужиков, в отличие от тебя, не заглядываюсь. Кстати, у меня большая претензия: ты куда делась от таможни?

Машка что-то проворчала и решительно заявила:

– Не твоего ума дело, пришлец… Бери оружие, скоро Ночь огласят.

– Опять махач? Ну, уж нет…

– Удержи крепко, остальное сам сделаю.

– Может, поорешь на меня, и засчитаем за драку?

– Так надо, пришлец…

Ему предлагалось исполнить роль мальчика для битья, тренировочного чучела или, в лучшем случае, музейного экспоната. Еще вчера такое предложение парню, выросшему в крупном жилом массиве, где нож в бок получить куда проще, чем диплом, стало бы смертельным оскорблением. Даже от любимой девушки. Но после исполнения «елочки» в кандалах Тимур отнесся к новому испытанию на удивление покорно, без возражений подобрал в кирпичной пыли лом и крышку, закрыл голову летным шлемом и выставил свой меч как можно дальше.

– Так сойдет?

Начал раскручиваться махобой, пилы тоненько секли воздух.

– Только Ма… пардон, Салах, когда будешь бить, помни: я обратно не приклеюсь.

– Что?

– У вас тут принято сначала разорвать на куски, а потом сложить как ни в чем не бывало. Так я еще не умею.

Пилы воткнулись в землю, Машка подскочила:

– Повтори, что ты сказал.

– Да ничего я не сказал. – Тимур утомился попадать в подводные ямы и ловушки на каждом слове. Вроде деваться людям некуда, а сложностей придумано больше, чем в Далёке. – Ну, разорвали кореша своего приятеля на куски, а потом он гулял живой и здоровый.

– Сам видел?

– Нет, знакомый рассказал.

– Кто?

– Торбник, кажется.

– Значит, началось… – проговорила Машка с тихим отчаянием.

Перемена настроения казалась слишком резкой, даже для отставной стриптизерши: выронив оружие, она схватилась за голову, присела на корточки и принялась раскачиваться, как маятник.

Что Тимуру оставалось делать: то ли бросить металлолом и начать ее утешать, то ли терпеливо ждать, когда пройдет само? На всякий случай он тихонько спросил:

– Маш, что случилось?

Она подскочила как ужаленная и завертела махобоем:

– Стой смирно, чтоб не задел.

Посыпался град стремительных ударов, замелькали галоши да резиновый шланг. Если бы бой случился на самом деле, уцелеть бы Тимуру не пришлось. Крышка прощалась с последними кусками, Тимур сжимал лишь ее ручку и куцый обрубок серединки, а лом сократился до жалкого отростка. Машка остановилась как раз вовремя.

– Пришлец Салаху устоял! – вдруг завопили хрипло.

Голос эхом начал повторяться, разлетаясь по темным корпусам и неся весть. А навстречу уже спешила другая:

– Ночь спущена!

– Быстро за мной, – приказала Машка и тенью метнулась от цеха.

Бросив бесполезные ошметки своего оружия, Тимур поспешил за ней. Накопив опыт преодоления развалин в темноте, он почти не терял из виду Машкин плащ. А когда терял – она ждала за ближайшим поворотом.

В этот раз догонялки прошли без азарта. Машка заскочила в трехэтажный корпус, сбежала по лестнице в подвал, заставила Тимура забиться в глухой угол, приняв позу зародыша, скинула плащ и накрыла его с головой.

– Тебе надо выжить Ночь, – приказала она. – Твое оружие: тишина.

– Понял.

– Это значит: терпеть.

– Отлично.

В ладонь ему уткнулась рукоятка, из которой торчал остро заточенный штырь напильника, забытая игрушка шального детства.

– Для чего? – спросил он.

– Черепа вскрывать, мозгочки доставать, – удивилась Машка такой наивности пришлеца. – А тебе на самый крайний случай. Не вздумай исчезнуть. Я приду утром.

И призрак бесшумно растворился.