Чёрная сова - Сергей Алексеев

— Сильно не грей! — поторапливал он. — Жрать хочу, как волк!

Пища настолько захватила его сознание, что он не оценил даже внутреннего убранства кунга и его заряженности на все случаи жизни. Обычно Сева был сдержан и терпелив, как всякий математик по складу характера, а тут норовил выхватить руками кусок мяса со сковородки — и выхватил, но уронил на пол. Так не побрезговал — поднял и запихал в рот. Терехов поставил перед ним сковородку и дал ложку. Напарник схватил её и, ни на мгновение не отводя взгляда от пищи, стал есть, не жуя. Тушёнка была ещё советская, с настоящим волокнистым мясом, и застревала в горле. Он давился и глотал.

— Ты сколько дней не ел? — спросил Андрей, вспомнив несчастного туриста.

Сева показал сначала два пальца, затем развернул третий и, поразмыслив, добавил четвёртый. Для математика такая погрешность была непростительной. В минуту он оприходовал всю сковородку и как-то быстро увял.

— Андрей... Если бы ты знал, где я был! Нет, Индийский океан ни при чём. Расскажу потом... Я посплю — и на работу.

Такой крайней самоотверженности раньше тоже не наблюдалось. Напарник утёр засаленный рот и сунулся на царское ложе, двигаясь замедленно, как ленивец. И только когда заполз на спальный мешок, Терехов увидел, что на босых ногах у него измочаленные летние туфли, из которых уже пальцы торчат. Андрей заботливо разул его и укрыл второй половиной спального мешка.

Он не стал дожидаться, когда Сева выспится и придёт в рабочее состояние: если не ел четыре дня, то и не спал столько же. И возбуждение его — результат крайней усталости, а ощущение счастья оттого, что достиг цели и вернулся на Укок. Андрей собрал инструменты и отправился в одиночку добивать привязку оставшихся на точке объектов. Неизвестно, что станет с дезертирами, надолго ли Репьёв погрязнет в разборках с ними, однако должен прислать «Урал», дабы перетащить кунг на новое место.

Терехов уже несколько лет мечтал: когда подрастут сыновья, брать их с собой в поле. Егору нравилась работа отца, и он рвался за ним в тундру, однако Куренков запретил брать с собой подростков до четырнадцати лет, поскольку не хотел за них отвечать. А старший сын буквально бредил будущими походами и готовился поступать в Томский топографический, тогда как Никита тяготел к отцовской же, но несостоявшейся профессии военного, и эти пристрастия сближали и одновременно разобщали их. Младший ждал возраста, когда принимают в Суворовское, и, бывало даже, с подростковым максимализмом корил отца, что тот, закончив Голицинское, не служит в армии. Иногда его щепетильность в этом отношении пугала, и Терехов остро ощутил её здесь, на Укоке, когда услышал от Репьёва серьёзное заявление о беззаветной службе Родине. По характеру первенец никак не мог быть Жориным сыном — напротив, более подходил младший, с детства таскающий гантели, бегающий кроссы и чистивший ботинки. Но такого быть не могло! Природа словно потешалась над сомнениями Терехова, перепутав нравы отпрысков, и тем самым вынуждала соглашаться с её собственной мудростью, а не с его умозаключениями. И оставалось только мечтать, чтобы скорее подрастали сыновья, дабы забирать их у матери и ездить с ними в поле.

Отбивать точки без рабочего-реечника — дело муторное, да и зрение ещё не восстановилось полностью: перед глазами плясала вертлявая мушка. И всё же к обеду он «отстрелял» почти все объекты. Оставалось установить уровень уреза воды в озере, а для этого надо было протащить нивелирный ход от репера.

Предыдущая съёмка делалась, вероятно, наскоро, поэтому почти всё время шла несбойка показаний. Он выставил прибор на треноге и пошёл с рейкой метров за триста, на каменную гряду. Но когда вернулся, вдруг обнаружил, что нивелира нет на штативе. Четверть часа назад был — и исчез! И кругом — ни души, но есть чёткий конский след: кто-то подъехал, не спешиваясь, снял инструмент и умчался.

Внезапно потерять в тундровой пустынной местности можно много чего: карандаш, например, кепку, очки, полевую книжку или даже дюралевый футляр от прибора — бывало порывом ветра уносило за километры. Но чтоб бесследно пропал прикрученный к треноге нивелир, а рядом, насколько хватает глаз — никого! Тут поневоле поверишь в существование незримых духов, в параллельный мир, вспомнишь все выражения и слова, касаемые их матери.

В первые минуты Андрей испытал детское чувство, когда у тебя незаметно отняли и спрятали любимую игрушку, которая только что была в руках. Он не бегал кругами, не искал, отчётливо понимая, что, если инструмент так странно пропал, его уже не найти. Вместо отчаяния и негодования Терехов трезво расценил, что в любом случае необходимо закончить работу, а это значит, что надо или идти за другим инструментом, который был в кунге — два километра в один конец, или плюнуть на всё, указать данные с потолка, прикинув погрешность, и уехать наконец-то с проклятого места. Подумал, напился из озера, величину уреза воды записал на глазок, подхватил треногу с пустым футляром и подался к стану, непроизвольно озираясь.

И вовремя: на горизонте появился военный «Урал». Солдат не было, поэтому Терехов сам стал готовить кунг к транспортировке. Пока он убирал инструменты, закреплял в ящиках немытую посуду, чтоб не гремела, машина исчезла, вероятно, ушла за каменную гряду. Сева безмятежно спал, по-волчьи свернувшись в клубок — в кунге окончательно выстыло. Андрей затопил печку и, когда выглянул на улицу, увидел, что «Урал» стоит возле озера, а по берегу суетятся крохотные фигурки погранцов. Он наскоро перекусил солдатским сухпайком, усмирив голод, и тут же забыл о нём. После каких-то непонятных блужданий по окрестностям машина наконец-то поехала к стану. Терехов встречал её возле прицепного устройства кунга, однако «Урал» встал поперёк хода. И только когда из кабины вышли два подполковника, а из будки выскочил Репьёв, стало понятно — прибыло пограничное начальство.

Жора сдержанно поздоровался за руку и успел шепнуть:

— Много не болтай...

Подполковники были того же возраста, что и капитан, если не моложе, однако в повадках уже чувствовалась некоторая барственность инспектирующих.

— Науке помогаешь? Это неплохо, — сказал один и, словно не заметив Терехова, стал осматривать кунг. — Откуда у тебя эта дачка на колёсах?

— Восстановили из списанного, — коротко отозвался Репей. — Для отдыха дозорных групп.

Второй подполковник сразу же подошёл к Андрею и вместо приветствия потребовал документы, что ничего хорошего не предвещало. Терехов достал из полевой сумки пакет и молча ему вручил. Тот начал ковыряться в бумагах с видом, словно его подташнивало.

— Чем занимались здесь сержант Рубежов и рядовой Ёлкин? — вдруг спросил он, не отрываясь от документов.

— Несли службу, — отозвался Андрей.

— А конкретно?

— Насколько понимаю, патрулировали границу. Ходили в дозоры...

— И проводили с вами топографические работы, — встрял другой подполковник, явно начальствующий над первым.

Терехов глянул на Жору: у того от ночных полнолунных скитаний и бессонницы мешки под глазами набрякли, словно с глубокого похмелья. Взгляд заторможенный, отстранённый — не поймёшь, что хочет и куда глядит.