Золотой капкан - Владимир Рыбин

— А? Как дышится?! — крикнул Толмач, выволакивая из вертолета свою сумку. — А вот и он.

— Кто?

— Хозяин здешний. Леша Манько. Встреча-ает!

В голосе Толмача звучали незнакомые Плонскому интонации. Будто он прибыл на побывку к родному дедушке.

Человек, спешивший к ним по пологому склону, и впрямь походил на древнего старика, с лицом, заросшим так, что и глаз не видно. На груди его висел, подпрыгивая при каждом шаге, большой фотоаппарат.

— Он что, снимать нас будет? — обеспокоился Плонский.

— Не будет. Он знает что можно, чего нельзя. Мудрый старик. Только болтливый. Ну да будешь болтливым, когда неделями не с кем словом обмолвиться.

Бывший таксатор оказался еще и бесцеремонным. Не поздоровавшись, он кинулся к сумке Толмача.

— Привез?

— Все, что ты просил: проявитель, фиксаж, бумагу.

— А пленку?

— И пленку. Бобины — 60 метров — хватит?

— Маловато. Ну да обойдусь. Понимаешь, — вдруг повернулся он к Плонскому, — чтобы поймать хороший кадр, приходится щелкать и щелкать. — И протянул руку. — Будем знакомы. Манько.

— Леша Манько, — добавил Толмач. И вдруг запел на знакомый мотив: "Я ле-еший, хозя-аин здешний!" — И захохотал. — Не любит, когда его по имени называют. Леша — звучит, как леший.

Только сейчас, в этой беззаботности, Плонский понял, что все время находился в напряжении, ожидая неведомо чего.

— Расслабляйся, будь как дома, — сказал Манько, каким-то звериным чутьем угадав его состояние.

— Да я просто устал, — неожиданно для самого себя пожаловался Плонский.

— Это мы тебе поможем. Как рукой снимет.

— Выпивка не поможет, — сказал он, подумав, что намек именно на это.

— А мы тебя живой водой. Ты куда приехал? На курорт! Верно, Миша?

— Верно, верно! — Толмач все смеялся, искоса взглядывая на Плонского.

Так, переговариваясь, они дошли до странного дома, вплотную прижатого к отвесной скале. Крышу составляли круто наклоненные еловые плахи, обложенные дерном.

— А где летчик-то? — Манько оглянулся. — Чего он там?

— Пускай сидит, — сказал Толмач. — Мы ненадолго.

— А я думал: заночуете.

— Посидим, поговорим, да и обратно. Государственные дела ждать не могут.

— Ну, если государственные, тогда конечно…

Он хитро ухмыльнулся. А Толмач опять захохотал. Что-то ему сегодня было особенно весело.

В маленькое окошко било солнце, и света хватало, чтобы разглядеть просторное помещение. Посередине громоздился большой стол, заваленный бумагами, уставленный какими-то банками. У стены были высокие нары с надувным матрасом и спальником-пуховиком. В углу, вплотную к голой скале, заменявшей четвертую стену, стояла железная печка. И на всех стенах большие и малые квадраты фотографий. Пейзажи, отдельно стоявшие деревья, тучи над лесом, звери и птицы, сидящие, бегущие, летящие.

— Все это здесь наснимали?

Плонский обернулся, увидел, что хозяин с ревнивой настороженностью следит за ним. Интерес гостя к фотографиям ему явно нравился.

— У меня целая фотолаборатория, — обрадованно заговорил Манько. — И электричество есть, движок вон там, — махнул он рукой куда-то в сторону.

В углу этого необычного дома темнела ниша, в глубине которой поблескивали на полках разные бутылки, банки, баночки.

— Ты расскажи, расскажи ему, — крикнул Толмач. — Видишь, человеку интересно. У тебя же тут вся тайга.

Хозяина не надо было упрашивать, подошел и, тыча пальцем в фотоснимки, начал сыпать торопливой скороговоркой.

— Это кедр, каких мало осталось. Сорок метров высотой. Это лиса на стреме. А вот медведь. Как я его напугал, сердешного, подумал, наверное, что на него пушкой нацелились. Объектив-то у меня бо-ольшущий. — Он радостно хохотнул. — А это хитрющая росомаха. А вот сосна на вершине, вишь как ее изломало ветрами-то? Опять сосна. Мавзолейная. Редчайший экземпляр. Каракули на коре видишь? Как письмена. Ее так и зовут: дерево-книга. Старики говорят, что на этой коре начертаны судьбы людские. А это колючий элеутерококк из семейства аралиевых, тот самый, что в аптеках…

— Заменитель женьшеня? — блеснул Плонский своими небольшими познаниями в этом деле.

— Точно! — обрадовался Манько.

— А сам женьшень?

— Есть, есть, вот он, родимый.

Плонский смотрел на скромный кустик, изображенный на фотографии, и думал о том, что если он станет хозяином тайги, то озаботится не только древесиной, а и такими вот кустиками-травинками. Почему у евреев денег много? Потому что они не отмахиваются и от малых доходов…

— Ты не слушаешь? Ах да, устал же. Ну, это у нас мигом. Пойдем.

Шагнув вслед за хозяином к двери, Плонский недоуменно оглянулся. Толмач, что-то перебиравший на столе, махнул рукой.

— Идите, идите. Это здорово помогает, проверено.

По узкой тропе Манько провел его вдоль отвесной скалы и остановился на краю свободной от кустаника площадки. Посередине ее темной зеркальной поверхностью поблескивала большая лужа, из которой вытекал ручеек. И чем-то тут пахло, не очень приятным, хоть и знакомым.

— Вот она, живая вода. Раздевайся и купайся.

— Я потом, — растерялся Плонский.

— Не потом, а сейчас. Будешь как молодой…

Вода была прозрачная: под ней хорошо просматривалось каменистое дно. Плонский разулся, поболтал в воде ногой и удивился: как дома, в подогретой ванне. Теперь он догадался, чем пахнет: сероводородом. Значит, это минеральный источник, да еще теплый? Вот уж редкость так редкость для этой тайги. Теплые ключи, оказывается, не символическое название, а реальность. Почему же никто прежде не вспоминал о таком поистине курортном месте?..

Он разделся, по вырубленным ступенькам вошел в эту природную ванну и замер, закрыв глаза. Полежал минуту, прислушиваясь к своим ощущениям. Тело приятно покалывало. Будто не простая вода это была, а нарзан.

А потом он словно бы отключился, потекли мысли, самые приятные. Прокурорство — это, конечно, немало. Но время нынче такое, что можно помечтать и о большем. Все люди будто на старте, ждут сигнала, чтобы сорваться с места и хватать, хватать. Что угодно: дома, заводы, земли, леса, недра, по чьему-то велению вдруг объявленные ничейными. И ведь крикнут: "Сарынь на кичку!" А пока Москва молчит. Или этот сигнал просто не доходит до периферии? Или кто-то придерживает его, чтобы свои люди поточней прицелились, а то и заранее ухватили что пожирнее?

Теперь он знает: и ему посчастливилось стать своим в этом большом и могучем клане, о котором люди знают только то, что он существует. Все намечено, все распределено. И похоже, что его доля будет немалой, по просторам и богатству, глядишь, сравнится с иным королевством. Нужные бумаги, как он знает, уже подготовлены. Доллары, будто борзые собаки, огромной сворой готовы сорваться с места по свисту хозяина… Блаженные времена, о каких еще бог знает когда прорицали пророки…