Очарованный дембель. У реки Смородины - Сергей Панарин

– Не вижу ничего потешного, – хмуро проговорил Егор.

– Извиняй, милок, природу смешного в два счета не объяснишь. Я тебя лучше направлю прямо на змия. Мне вот сорока подсказывает, надо тебе вон на ту елочку идти и далее прямо. Если что, слушай сорочий крик, так и выведет. Ну, считай, славу ты уже снискал. Песни про тебя напишут при любом раскладе. Удачи.

Пожелание утонуло в утробном рыке дракона. Потом раздалось шипение.

Настала тишина. Даже птицы смолкли. И ветер. Так продолжалось несколько мгновений, затем лес ожил.

Емельянов-младший поблагодарил Стоеросыча и двинулся дальше. Впереди то и дело мелькала черно-белая сорока. На небе неестественно быстро сгущались сизые тучи, только Егору было не до них:

– Славу снискал, песни напишут… Тут бы выжить, еханный бабай!

Первыня вернулся из леса и явился с докладом к Станиславу. Долговязый боялин нетерпеливо вскочил навстречу дружиннику:

– Ну, что?

– Отвел. Он потопал к дракону. Теперь ждем. Дозорные с леса и дороги глаз не сводят.

– Это все?

– Да. То есть нет! Егор сказал, что он совсем не немчуриец.

Драндулецкий отступил на шаг. Растерянно развел руками:

– А кто же он?

– Он из Рассеи, – рубанул Первыня.

– Откуда?!

– Из Рассеи.

– Ты пил? – Боялин стал с подозрением принюхиваться.

– Ни капли, – торжественно изрек дружинник, и фонарь под его глазом чуть ли не засветился. – Перед смертью мужчина врать не станет. Егор так сказал, что я поверил. В жизни всякое приключается. Правда богов такова. Знать, пришло время, когда древние взялись за наше спасение. А ты их в темницу да змею на расправу.

– Эвон как ты заговорил, Первыня, – удивленно произнес Драндулецкий. – Пора тебе в волхвы идти. Видать, крепок удар оказался, не одним синяком ты отделался. Все, иди, иди, отдыхай. Отвара успокоительного выпей.

Боялин Станислав опоздал с отварами. Еще по дороге потрясенный дружинник стал рассказывать на каждом углу, что двое странно одетых чужаков вовсе не иноземные послы или злочинители, а герои древней Рассеи, ниспосланные богами. Народ подхватил новость, погнал по всему Тянитолкаеву. В канун войны да с драконом, разоряющим округу, приход спасителей был как нельзя кстати. Люди поверили, зашумели. Они пока не знали, где точно остановились чудесные герои и как их приветили, а то Драндулецкому пришлось бы туго.

Станислав крепко задумался: «Вдруг бестолочь прав и братья не немчурийцы? Тогда, с одной стороны, не случится скандала с кайзером. С другой стороны, кто эти люди? Неужто возможен приход предков на нашу грешную землю? Чур меня, чур!»

Он помучился, крутя рыжий вихор, и отправился в подвал. За боялиным тихо покатился колобок.

Иван изводился, сидя в каморке. С тех пор, как его покинул головорез с мечом, прошло больше половины дня. В голове крутились черные мысли. Старшой старался их изгнать, отвлечься, но раз за разом возвращались дурные предчувствия. В основном, вспоминалось, что Егор ужасающе невезуч. Узник обратился к школьным годам. Впервые близнецы влюбились в третьем классе. И оба – в Олю Зоренко. Она предпочла Ивана. А сколько раз младший срезался на соревнованиях, даже не дойдя до ринга? А неудачи в учебе? В классе было правило: «Никогда не прогуливай с Емелей!» Потому что всегда влетало. Притягивал он несчастья.

– Пусть тебе подфартит, брат, – шептал, словно заклинание, Старшой.

Наконец он решил отвлечься, декламируя стихи. Начал с классики: «Сижу за решеткой в темнице сырой…», но школьные программные вспоминались плохо, и в ход пошли более приземленные:

«Владимирский централ, ветер северный…» Здесь Иван выяснил, что классика шансона ему тоже неподвластна.

В каморку заявился Драндулецкий. Он заметно нервничал. Его выдавали длинные пальцы, постукивающие по широкому ремню, да сильно косящие глаза.

– Откуда вы взялись? – с порога спросил Станислав.

– Из тех ворот, что и весь народ, – воспользовался фольклором Старшой.

– Не дерзи! – взвизгнул болярин.

– А ты задолбал снотворным нас опаивать. Я на нарушения сна не жаловался, – продолжил издеваться Иван.

Драндулецкий желчно заметил:

– Могу и ядом.

– Брат вернется, он тебя по стенке размажет.

– Его дракон сожрет. А потом и тебя скормим.

– Подавится. – Сержант пожал плечами. – И вообще, че пришел, косой?

– Как ты смеешь, смерд?! – заверещал Станислав.

Он понимал, что его разозлили на ровном месте и он теряет лицо, препираясь с молокососом, но ничего не мог поделать. Боялин выскочил из каморки в коридор, отдышался, зашел обратно.

– Повторяю вопрос. Откуда ты и твой здоровенный брат взялись? Где вы жили?

– Ах, вот ты о чем. Мы жили в Воронеже. – Иван чуть не добавил «на улице Лизюкова», только решил не усложнять.

– Не знаю такой страны.

– Есть многое на свете, Драндулецкий, что и не снилось вашим мудрецам, – все же ввернул цитату Старшой. – Воронеж – это город в России. Понял?

На Святослава упоминание России произвело впечатление. Глаза вообще съехались к переносице, пальцы сжались в кулаки, рот то открывался, то захлопывался. Боялин погрозил Ивану пальцем, потом треснул себя по лбу и ушел. Охранник закрыл дверь.

– Шизофреник идиотический, – поставил диагноз Емельянов.

– Какое трехэтажное ругательство, – раздался голосок из соломы, наваленной возле двери. – Сколько лет живу, а такое впервые слышу.

Солома зашевелилась, и из нее показался колобок.

– Опа! А тебя когда посадили? – изумился Иван.

– Я сам. Вкатился, пока боялин вокруг тебя прыгал. Совсем сбрендил, бедняга… Душегуб проклятый.

– Любишь ты его, как я погляжу.

– А за что его любить? Я ведь у него пленник.

Колобок подкатился поближе к Старшому, запыхтел, бока его зашевелились, и вскоре из них будто бы вылупились ручки и ножки. Каравай встал и поводил трехпалыми ручонками, делая легкую зарядку.

– Ну ты даешь! – сказал старший сержант Емельянов.

– У меня много талантов, – не без хвастовства промолвил колобок.

– Тогда какого хрена ты делаешь в этой дыре? Давно бы укатился туда, где ценят талантливых, а не играют ими в боулинг.

– Тут ты меня грамотно поддел, – невесело хмыкнул каравай-трансформер. – Слишком долго объяснять, как я докатился до жизни такой.

– А я, если ты не заметил, никуда не тороплюсь, – усмехнулся дембель. – И еще. Меня Иваном зовут. А тебя?

Колобок так и сел. Его глазки заблестели, по румяной щечке потекла слезинка.