Яблоневый дворик - Луиза Даути

Часть вторая. А, Т, G и С

7

Сидя на скамье подсудимых, человек должен ощущать себя не то членом королевской фамилии, не то президентом, не то папой римским. Здесь, в окружении охраны, за загородкой из пуленепробиваемого стекла, простому смертному предоставляется возможность на своем опыте узнать, каково тем, кто всю жизнь живет под надежной защитой.

Люди очень неплохо относятся к обвиняемым в уголовном процессе: обращаются с ними по-доброму, хотя до некоторой степени как с малыми детьми. Обвиняемый в центре всеобщего внимания. Все вертится вокруг него.

Место подсудимых в конце зала, но сам зал такой короткий и широкий, что тебе все видно и слышно. Единственный человек, которому видно так же хорошо, — судья, сидящий прямо напротив. Ты и судья — северный и южный полюса судебного процесса. Тебя сопровождают в зал и из зала, его тоже. Тебе приносят еду, ему — тоже. И у тебя, и у него есть право прерывать процесс, отводить присяжных, возражать свидетелям — правда, ты должен делать это через своего адвоката. Разница между вами только в одном. Он — север, ты — юг, вы — обратные друг другу величины, но нет никаких сомнений, какая величина больше. Он может на всю оставшуюся жизнь отправить тебя в тюрьму. Ты должен стараться не думать об этом, потому что иначе сойдешь с ума.

Лучший способ не думать об этом — думать о своих правах. Твои права здесь имеют значение, и часть работы судьи уследить, чтобы они должным образом соблюдались. Роберт, мой судебный адвокат, сказал мне, что единственное, чего боятся королевские судьи, — это успешная апелляция. Неуспешных апелляций они тоже не любят. В этих случаях их приговор ставится под сомнение. По одной этой причине судья, в остальном всемогущий, должен все время быть начеку. Твои права никоим образом не должны нарушаться или игнорироваться. Это дает тебе ощущение власти — хрупкой, возможно, иллюзорной, но все-таки власти. В течение всего процесса вы с судьей чувствуете себя не столько оппонентами, сколько партнерами, вынужденными вступить в своего рода брак по расчету. Ты подолгу изучаешь его, гадая, кого же, черт возьми, тебе навязали. Он точно так же смотрит на тебя, наверняка задавая себе тот же вопрос.

* * *

Разумеется, в первые дни судебного разбирательства я напряженно следила за каждой мелочью: улики, показания, свидетельства; реплики прокурора, нюансы поведения каждого свидетеля. Бросалось в глаза резкое отличие между профессионалами — судебно-медицинскими экспертами, полицейскими, свидетелем Г. — и случайными очевидцами: парнем из продуктового магазина, который видел, как ты садился ко мне в машину, хозяйкой квартиры, водителем такси. Профессионалы на свидетельской трибуне, как правило, оставались стоять, обращались к судье с подчеркнутым уважением, четко и громко произносили клятву. Любители благодарно кивали, слыша от судьи: «Позади вас есть откидное сиденье, не стесняйтесь им воспользоваться», — и тут же усаживались, не столько стремясь дать отдых ногам, сколько демонстрируя готовность выполнить все, что порекомендует судья. Они выглядели испуганными, но храбрились, полные решимости исполнить свой долг.

Сначала, когда свидетели давали показания, я пристально всматривалась в каждого, словно надеялась прочитать на их лицах свою возможную судьбу, как будто каждое их высказывание, даже самое пустяковое, могло сыграть в ней решающую роль. Если я не соглашалась с тем, что кто-то из них говорил, то делала у себя в блокноте пометку и в конце дня обсуждала это с Робертом.

Но потом я поняла, что ни один из свидетелей не может повернуть ход процесса. Это было под силу только мне. Пока свою версию представляло обвинение, меня для дачи показаний не вызывали. Подсудимого не имеют права принудить свидетельствовать со стороны обвинения.

Все это время я пыталась сосредоточиться, понимая, что позже настанет и моя очередь, но по ходу процесса возникало такое множество юридических споров — присяжных в эти минуты выводили из зала, — что мое внимание рассеивалось, и я переводила взгляд на балкон для посетителей. Его несколько раз освобождали от публики: когда я давала часть показаний и, само собой, когда выступал свидетель Г. Иногда утром или после перерыва охранник не торопился впускать людей, открывая двери, когда разбирательство уже шло полным ходом. Позднее Сюзанна рассказывала, что им приходилось подолгу ждать на бетонном пятачке лестничной клетки. В первый день она, как и многие другие, погорела на том, что в зал суда нельзя проносить мобильник, а шкафчика, где его можно оставить, в здании не предусмотрено. Охранник посоветовал ей обратиться к хозяину кафе по соседству: за один фунт он присматривал за телефонами таких, как она, зрителей на процессе.

Я видела Сюзанну на балконе почти каждый день — она потратила больше половины отпуска, чтобы меня поддержать. Она всегда приходила с блокнотом. Должно быть, присяжные ее заметили и решили, что это моя сестра или кузина. Поскольку она мне ближе, чем сестра, я ничего не имела против. Моя мать умерла много лет назад, а с отцом с тех пор, как он со своей новой женой переехал в Шотландию, я виделась очень редко — от силы раз в несколько лет. За все время, что длился суд, мы говорили с ним по телефону ровно три раза. Мой брат живет в Новой Зеландии. Поэтому там, наверху, среди студентов, пенсионеров и случайных зевак неопределенного рода занятий, за меня была только Сюзанна.

Насколько мне известно, любовь моя, поддержать тебя не приходил никто, за исключением того дня, когда заявилась твоя жена и устроила скандал, после чего ей запретили появляться на заседаниях. Это заставило меня еще серьезнее задуматься о твоей жизни. Пока шел процесс, я получила ответы на многие мучившие меня вопросы, включая самые интригующие. Ты обрел имя и превратился в персонаж реальности, и это один из многочисленных парадоксов нашей истории.

Иногда, поднимая глаза на Сюзанну, я видела рядом с ней пустые места и представляла на них свою семью: мужа, сына, дочь — Гая, Адама, Керри. Мне так их не хватало; тоска по ним опустошала меня. Я сама упросила их не показываться в суде. Но как же мне хотелось, чтобы они были со мной! Мне удалось не впутывать их в эту историю, но они продолжали занимать мои мысли и чувства. Когда все закончится, у меня останутся они, потому что ничего важнее в моей жизни нет.

* * *

Однажды