Темная королева - Сьюзен Кэррол

Бартоломей не мог скрыть удивления.

– Тебя удивляет, дорогой мой Бартоломей, не так ли, – сухо произнесла Екатерина, – что у меня когда-то была подруга?

– Да, то есть нет, ваше величество. Я… я… хочу сказать… – запутался в словах Бартоломей и густо покраснел.

– Откровенно говоря, меня это тоже удивляет, – сказала Екатерина. – Но у нас с Евангелиной было необычное душевное сходство. Возможно, потому что мы обе были невестами и при французском дворе чувствовали себя иностранками: она – дворянка с острова Фэр, я – «та самая проклятая итальянка». – Екатерина прошла мимо него к ромбовидным окнам. Отсутствующим взглядом смотрела в ночь. – Мы с Евангелиной стали тесными союзницами. Но, к сожалению, она никак не хотела понять необходимости пользоваться доступным нам искусством черной магии. Она даже пыталась препятствовать мне, когда я этим занималась. Конечно, я не могла этого позволить. – Екатерина вздохнула. – О-о, как же мне пришлось поступить с моей бедной подружкой.

Королева погрузилась в молчание, но, наконец, вроде бы очнулась от воспоминаний и снова обратила свое внимание на Бартоломея.

– Теперь же по вашей глупости мне, возможно, придется иметь дело с дочерью Евангелины.

– О-о, н-нет, ваше величество.

– Делайте, что хотите, но вы должны не дать капитану Реми добраться до острова.

– С-слушаюсь, ваше величество, – закивал головой Бартоломей.

– И вернете улику.

Бартоломей еще энергичнее закивал головой.

– Хватит, как идиот, трясти головой, принимайтесь за дело! И ради бога, будьте осторожнее. Чтобы ни капли подозрений не возникло у Генриха Наваррского. Я хочу, чтобы этот юный дурень был здесь, в Париже, и женился.

Бартоломей снова закивал, но вовремя остановился. Согнувшись в поклоне, попятился к двери, радуясь, что легко отделался. Он почти добрался до двери, когда снова раздался голос Екатерины:

– Бартоломей!

– Да, ваше величество?

– И не подведи меня снова, – негромко предупредила она.

Екатерина стояла, поджав губы, а трясущийся от страха прислужник, споткнувшись, выскочил из комнаты. Она держалась прямо и величественно, пока за ним не закрылась дверь. Только тогда Екатерина позволила усталости проявить себя, усталости женщины, которая бесконечно долго боролась за свое положение в стране, где к ней относились с неверием и презрением. Боролась за то, чтобы удержать на троне своего полупомешанного сына, которому грозили другие французские фамилии с претензиями на королевскую кровь, боролась с бунтами мятежников гугенотов, с королем Испании, тянувшим к Франции свои жадные лапы.

По большей части Екатерина чувствовала себя более чем способной к этой борьбе за власть. Порой она даже получала удовольствие от всех своих интриг. Но сегодня она ощущала лишь усталость и одиночество.

Упоминание острова Фэр всколыхнуло в ней память о Евангелине, ее подруге, и вызванные ею все противоречивые чувства: любовь и ненависть, восхищение и жгучую зависть. В конечном счете, ненависть и зависть взяли верх.

Евангелина с ее идеальным браком, идеальной любовью посмела воспрепятствовать попытке Екатерины избавиться от любовницы мужа. Конечно, Евангелина правильно помешала ей, но от этого ее вмешательство не стало более терпимым.

Екатерина решила показать Евангелине, что значит чувствовать себя отвергнутой неверным мужем.

– Страдания за страдания, моя дорогая Евангелина, – прошептала Екатерина.

Оказалось, что очень легко натравить одну из своих дам на шевалье Шене. Несмотря на все его страстные признания в обожании своей жены, он оказался таким же слабым, как и всякий другой мужчина.

Екатерина отчетливо помнила тот доставивший ей глубокое удовлетворение момент, когда Евангелина впервые узнала об измене мужа. У Евангелины были удивительные глаза, они как бы лучезарно светились изнутри.

Но в тот момент Екатерина видела, как свет этот мелькнул и погас, чтобы никогда больше не вспыхнуть снова. Воспоминание должно бы быть приятным, но почему-то оставило чувство боли и пустоты.

Екатерина потерла глаза, пытаясь стереть из памяти все мысли о подруге. Но не могла избавиться от вопросов. Что, если капитану удалось добраться до острова Фэр и добиться помощи Арианн?

В краешках губ залегла зловещая складка.

– О, дорогая Евангелина, – пробормотала она. – Молю, чтобы у Арианн было больше здравого смысла, чем у тебя, и хватило бы ума не вмешиваться в мои дела. Мне действительно не хотелось бы губить твое дитя.

Арианн вывела пони из монастыря. Шарбонн заперла за ней ворота. Девушка сомневалась, что Мари Клэр была бы довольна, если бы узнала, что она обошлась без сопровождения Шарбонн, но было уже поздно, и женщине, которую утром ожидало много дел, следовало поспать.

Арианн и сама устала до смерти. Хотелось вскочить в седло и скорее попасть домой. Но с Орешком это было вряд ли возможно. Мири права: пони старел. Арианн надо бы его пожалеть, даже если это означало, что придется вести его по улицам в поводу, пока они не дойдут до дороги, которая вилась из гавани в глубь острова.

Она вряд ли доберется домой до раннего утра, но Арианн не впервые приходилось бывать вне дома так поздно. Она часто ездила после захода солнца, торопясь к постели тяжелобольных. Здесь, на своем острове, она всегда чувствовала себя в безопасности.

По крайней мере, до сегодняшней ночи.

Ведя Орешка вниз под залитую лунным светом гору, она тесно прижималась к пони, помня о висевшем на боку тайном грузе – кожаном кошельке капитана Реми с его смертельно опасным содержимым.

Когда она всего несколько часов назад ехала в монастырь, остров Фэр казался самым спокойным местом на свете. Теперь даже сад лекарственных растений у лавки аптекаря приобрел зловещие очертания: в нем слишком много закоулков, в которых кто-то мог затаиться, слишком много кустов, под которыми можно прятаться.

«Говорят, что у Темной Королевы глаза повсюду».

На ум пришли слова Мари Клэр. Арианн невольно скользнула рукой по шее и нервно затеребила цепочку с кольцом Ренара. Она со страхом почувствовала, что в темноте кто-то есть, кто-то следит… выжидает. Арианн с трудом удерживалась от того, чтобы не броситься обратно под надежное укрытие монастыря.

Хватит! Она не позволит Екатерине запугать себя, бросить тень на окружающий мир, на ее остров.

Орешек остановился, оперся на нее, собираясь уснуть прямо на дороге. Арианн шлепнула его и, грустно улыбнувшись, прошептала:

– Правильно. Давай обопрись о меня. Все опираются. Как хотелось бы и мне опереться на чье-нибудь плечо.

– Я не сгожусь? – прогремел из темноты низкий голос.