Невеста Ноября - Лия Арден

Ноге в снегу становится холодно. Делаю ещё шаг, но опять проваливаюсь, не успеваю удержать равновесие и падаю лицом вперёд. Жмурюсь, ожидая боли, но толстый покров смягчает падение. Глупо смеюсь сама над собой, опираюсь на снег, как на землю, пытаясь подняться, но и руки проваливаются, заставляя меня глупо барахтаться. Стираю влагу с лица, ощущая жжение холода. Сжимаю в руках ледяную крошку и улыбаюсь, жадно рассматривая, как та стремительно тает у меня на ладони.

– Так вот она, живая вода, – бормочу я, стряхиваю капли и моментально вспоминаю зачем пришла.

Вначале неуклюже, но всё-таки поднимаюсь на ноги. Пытаюсь игнорировать красоту и волшебство пейзажа, устремляюсь вперёд в поисках поляны, о которой говорил Всеслав. Но идти по снегу оказывается тяжелее, чем по земле, и я в смятении из-за того, что такое простое занятие, как ходьба, может отнимать так много сил. Иногда я проваливаюсь по колено, а иногда иду почти без усилий, руками трогаю ветви елей, наблюдая, как снег падает с них на землю. Лес становится смешанным, вновь появляются лиственницы, их голые ветки покрыты снегом, и я изумляюсь тому, как он умудряется не падать на землю даже с самых тонких прутьев. Мне хочется глупо смеяться, наблюдая, как сверкает белый покров под солнечными лучами, словно усыпанный серебром вперемешку с драгоценными кристаллами. Хоть каждый вдох обжигает мне нос и горло, но я всё равно завороженно верчу головой, дивясь чуду.

Я иду не дольше пятнадцати минут и выхожу на просторную поляну. Деревьев тут мало, а белое покрывало не тронуто, как если бы никто здесь не ходил. Вскидываю взгляд, слыша знакомый щебет. Улыбаюсь при виде десятков красногрудых птиц на ветках. На фоне белого снега они выделяются ярко как никогда. Некоторые заинтересованно смотрят на меня, а другие склёвывают замороженную рябину. Ягоды, похожие на драгоценные рубины, гроздьями сверкают на ветках.

Встряхиваю головой, приказывая себе не отвлекаться. Может, пока мне просто везёт, и колдун не знает о моём присутствии. Падаю на колени прямо в пушистый снег, сжимаю его в ладони и собираю образующуюся воду в бурдюк. Процесс проходит медленно, но я не сдаюсь. Меняю правую руку на левую, когда ладонь начинает гореть от холода, а пальцы становятся белыми и трясутся. Даю себе передышку после того, как и вторая рука замерзает. Тру ладони друг о друга и дышу на пальцы, стараясь их согреть. Продолжаю наполнять ёмкость живой водой, напоминая себе об отце. У меня получилось войти на территорию колдуна, эта живая вода обязательно сработает, и отец поправится.

Я невольно улыбаюсь, слёзы счастья собираются в глазах, а надежда расцветает в груди, грея меня словно солнце. Я упрямо продолжаю растапливать онемевшими пальцами снег.

– Столетия всё идут, а смертные, как я погляжу, особо не меняются. Так ведь, воровка? – обрывает мои мысли мужской голос.

Я громко вскрикиваю, услышав прорезавший здешнюю тишину скрипучий голос. Он оглушает меня, как гул надтреснутого колокола. Я вскакиваю на ноги, роняя бурдюк, неловко заваливаюсь назад и приземляюсь спиной в пушистый снег. По телу проходит дрожь, я устремляю взгляд вперёд. В четырёх шагах от меня, на небольшом камне, на корточках сидит мужчина, чей возраст сразу и не определить. Он согнулся как леший на насесте, одна его кисть покоится на коленях, а во второй руке он сжимает длинный деревянный посох с вытянутым бледно-голубым кристаллом на конце. В основном его одежда чёрная, кроме верхнего плаща. Возможно, когда-то он тоже был чёрным, но неравномерно выцвел за годы, местами дырявый и рваный. Заметно, что его не раз зашивали, но залатанные места выглядят так, будто работал ребёнок, впервые державший иголку. Да и сам плащ такой длинный, что скорее всего тянется за мужчиной при ходьбе.

– Так что, смертная, будешь клясться, что не воруешь мой снег? – колдун странно, по-птичьи наклоняет голову. Капюшон слегка смещается, вперёд выпадают его длинные волосы странного угольного оттенка, который на свету превращается в обычный серый.

Внешне ему нельзя дать больше двадцати пяти, но веет от него чем-то совсем старым, почти древним. Кожа неестественно бледная, лицо гладкое, без единого намёка на щетину. Прямой, аккуратный нос, чёткие скулы, каждая линия выглядит ненатурально идеальной, совершенной. И эта безупречная красота пугает до дрожи, точно так же, как и его абсолютно белые глаза. Там нет ни зрачка, ни радужки, только белок. Он слеп. Но всё равно чувствует меня, глаза перемещаются, следят при каждом моём движении.

– У тебя языка нет? – его голос скрипучий, как у человека, пытающегося говорить после недельного молчания. Хотя этот колдун, возможно, молчал столетия.

Меня всю трясёт, взгляд мечется между мужчиной, бурдюком и стороной леса, откуда я пришла.

– Хочешь сбежать, – словно читает он мои мысли, губы растягиваются в оскале, лишь очень отдалённо напоминающем улыбку. – Рискнёшь?

– Да.

Я прикусываю язык, не понимая, зачем это сказала. Торопливо принимаю сидячее положение, пытаюсь перестать барахтаться в снегу и встать. Ухмылка мужчины ширится.

– Язык у воровки есть. Думаешь, можно так просто у меня что-то украсть, смертная?

– Я…

Он стремительно бросается ко мне. Правой рукой вначале толкает в грудь под ключицей, отчего я вновь заваливаюсь назад, а затем наклоняется, обхватывает моё горло пальцами и с лёгкостью поднимает меня вверх. Я хриплю, цепляясь за его руку. Хватка крепкая, точно останутся синяки. Стою на носках, с трудом балансируя, чтобы не начать задыхаться в его захвате. Силюсь разогнуть чужие пальцы, но они словно каменные. С ужасом понимаю, что колдун не собирается меня душить. Ему это не нужно, он одним движением способен сломать мне шею. Однако держит так высоко, явно не осознавая нашу разницу в росте. Слыша мои хрипы, колдун слегка опускает, позволяя мне встать на ноги, но руку с шеи не убирает.

– Пожалуйста, – жалобно прошу я. – Мне нужно лишь немного снега.

Он наклоняет голову, будто не понимает услышанное. Придвигается ближе и неожиданно прижимается своей щекой к моей. Она у него удивительно тёплая, но я вся цепенею, когда он втягивает носом воздух у моего виска.

– Кто ты, смертная?

– М-меня зовут Яра, – со свистом из-за его захвата выдавливаю я. – М-младшая к-княжна ренская.

– Что-то в тебе не так, княжна. Кому ты принадлежишь? – спокойнее интересуется он. Лицо колдуна оказывается напротив, он хмурит серые брови.

– Ч-что з-значит «кому»?

– Месяц. Какому месяцу ты принадлежишь?

Он отпускает мою шею. Это шанс броситься прочь, но я боюсь шевельнуться. Колдун хватает мою косу и перекидывает вперёд через плечо. Ведёт длинными пальцами вниз, пока не натыкается на вплетённую ленту. Я бы никакому мужчине не разрешила прикасаться к моей косе, если он мне не жених. Но я в проклятом лесу, передо мной колдун, поэтому честь и гордость – последнее, что меня тревожит. Тело всё трясётся, я боюсь даже моргнуть. Колдун слишком близко, полшага, не больше.