Невеста Ноября - Лия Арден

Однако если мне удастся вернуться с живой водой, то я с готовностью выслушаю любую его гневную тираду. В противном случае меня убьёт колдун, и всё остальное уже не будет иметь значение.

К счастью, я хорошо умею ездить верхом, отец в детстве по моей же просьбе научил. Хоть в сарафане это делать и неудобно, но здесь меня спасут нижние штаны. Вторая моя удача, что дорогу знать особо и не надо. От Ренска к Зимнему лесу ведёт прямой тракт и там день пути пешком, но сейчас, на лошади, я надеюсь, что доберусь к рассвету, а если не буду мешкать, то вернусь домой к следующей ночи. Наверняка поднимут переполох из-за моей пропажи, но я смогу соврать, что устала сидеть дома, решила покататься верхом и заблудилась.

Ягодка меня не подводит. Тихо переставляет ноги, следуя за мной, пока я вывожу её за пределы княжеского двора, потом мы недолго идём по лесу, а дальше я сажусь в седло и направляюсь на север. Страх от содеянного и мысль о глупости совершаемого поступка накатывают на меня только за пределами города. Внезапно оглядываюсь, понимая, что вокруг одни рощи да широкий тракт, темнеющий впереди. Беспокойство ледяной волной охватывает с ног до головы, сковывая сознание, пока Ягодка несётся вперёд по дороге. Вспотевшими ладонями я сжимаю поводья, но тело предаёт первым, трясётся как осиновый лист, ему вторит сердце, стучит невпопад, сбивая дыхание.

Зажмуриваюсь, напоминая себе, почему всё это затеяла. Вспоминаю отца, не желая его отпускать, и злюсь на себя за трусость, за то, что уже испугалась, хотя даже до Зимнего леса ещё не добралась. Вслух ругаю себя и подбадриваю, всё равно бы не смогла просидеть эти полгода на месте. Я должна хотя бы попытаться. Может, правы все, и колдун мёртв уже сотни лет, а мы страшимся несуществующего призрака.

Сердце успокаивается, тело вновь подчиняется мне, я открываю глаза, оглядывая поля по правую и левую стороны. Ночь сегодня лунная, Ягодка несётся уверенно, видя дорогу лучше, чем я. Пригибаюсь к её шее и глажу, благодаря за то, что та покорно отправилась со мной в дорогу.

Я еду всю ночь, останавливаюсь лишь иногда, давая передохнуть лошади и себе. На одном из привалов бездумно жую вчерашний пирожок, что украла с кухни. Он пахнет яблоком, но я не ощущаю вкуса. Затем жую травы, которые дал Всеслав, чтобы снять боль от раны на лице. Я никогда не оказывалась одна так далеко от Ренска, да ещё и ночью. Никогда не видела Зимнего леса, но все говорят, что его нельзя спутать ни с каким другим, от него веет холодным ноябрём и зимой. Но, согревая тёплым дыханием собственные побелевшие от прохладного воздуха ладони, я не могу понять, насколько холоднее должно быть там, куда я еду.

Однако на рассвете, когда небо на востоке слабо светлеет, приобретая розоватые оттенки, я действительно узнаю Зимний лес сразу. Не по царящему вокруг холоду – просто тракт, по которому я ехала всю ночь, резко обрывается, упираясь в стену высоких деревьев. Это происходит внезапно, будто лес стоит в неправильном месте. Словно дорога шла верно, а затем неожиданно на её пути выросли деревья. Ягодка растеряна ничуть не меньше меня. Замирает на месте, встряхивая головой, не знает, куда дальше идти.

Я медленно сползаю со спины лошади, пошатываюсь после долгого сидения в седле. Голова ватная из-за бессонной ночи, но я тру здоровый глаз, отгоняю сонливость и пристально рассматриваю стоящие впереди деревья. Утренний лес должен быть полон щебета просыпающихся птиц, а этот безмолвствует.

Илья говорил, что первой полосы леса бояться не стоит, она принадлежит Ноябрю. Однако всё здесь выглядит более странным, чем я себе представляла. Лес полностью берёзовый. Вся земля укрыта жухлой травой, коричневым мхом и полусгнившими опавшими листьями. Немного жёлтой листвы ещё остаётся на ветках, но большая часть уже давно на земле. Втягиваю носом воздух, но не чувствую ничего необычного, кроме запаха старой коры, грибов и лесной влаги.

Между чёрно-белыми стволами свободного места в достатке, и вначале создаётся обманчивое впечатление просторного и светлого леса, даже несмотря на то, что рассвет только занимается. Однако это обман зрения. Если приглядеться, то деревья позволяют рассмотреть пространство метров на десять, не дальше.

Беру Ягодку под уздцы, но замираю, сама боюсь сделать шаг. Мнусь некоторое время, напоминая себе о том, что зашла слишком далеко и окажусь круглой дурой, если поверну сейчас назад.

– Всё будет хорошо, – тихо говорю Ягодке и веду её в лес. Лошадь покорно идёт следом.

Мох прогибается под ногами от каждого шага, а высокая жёлтая трава ломается будто сухая. Вздрагиваю от треска ветки под ногой, звук громким эхом разносится в молчаливом лесу. Я прибавляю шагу, запоминая дорогу, где-то на стволах специально оставляю кинжалом вырезанные пометки, отмечая себе путь назад. Поглядываю на Ягодку, та идёт как ни в чём не бывало, мерно покачивая головой, уши её хоть и дергаются в разные стороны, но встревоженной она не выглядит, и это меня немного успокаивает.

Мы углубляемся в лес на протяжении получаса, и берёзы сменяются лиственницами и дубами. Здесь деревья уже стоят голые, и всё вокруг приобрело мрачные коричневые оттенки. Где-то в вышине раздаётся слабый щебет птиц, и он намного лучше, чем мёртвая тишина. В этой части леса стоит утренний туман, не настолько густой, чтобы ничего не видеть, но он заставляет меня напрячься. Проходит ещё двадцать минут, и все звуки вновь обрываются, когда с моих губ срывается густое облачко пара, а под ногами опавшие листья начинают хрустеть. Звук совсем не такой, что раньше. Опускаю взгляд – и сердце заходится в тревожном ритме, меня бросает в жар, хотя по спине бегают мурашки. С ужасом и благоговением оглядываю изморозь, покрывающую землю и высокую жёлтую траву по сторонам.

Торопливо привязываю Ягодку к ближайшему дереву, не решаясь вести животное дальше. Я никогда не видела изморозь, хоть и читала о таком явлении, но что-то подсказывает, что я совсем близко к владениям колдуна. Беру с собой только кинжал и вешаю бурдюк через плечо.

Я совру, если скажу, что мне не страшно. Сердце скачет как сумасшедшее, бьётся где-то в горле, сбивая дыхание. Я нервно сжимаю и разжимаю кулаки, разгоняя кровь в онемевших пальцах, но без всякого сомнения иду вперёд, завороженно любуясь необычным пейзажем.

Трава, тонкие ветки и стволы деревьев местами покрыты белыми кристаллами. Морозный воздух кусает лицо, щиплет нос и, попадая в лёгкие, обжигает незнакомым огнём. Я углубляюсь в пугающую сказку, пока не подхожу к полосе вечнозелёных елей. Они стоят, раскинув ветви, создавая живую стену, предупреждая, чтобы путник дважды подумал, стоит ли ему туда соваться. Теперь я не мешкаю, а раздвигаю руками игольчатые ветви, желая увидеть то, что люди уже позабыли. Рвусь вперёд, когда одежда цепляется за кусты, пытаясь удержать меня от опасности. Отчаянно стремлюсь увидеть то, что видела моя мама во сне, но теряюсь, наступив ногой на нетронутый белый покров.

Снег.

Нога в сапоге моментально проваливается до середины голени, и я наклоняю голову, с изумлением оценивая произошедшее. Небо на востоке стремительно светлеет. Проникая сквозь утренний туман, жёлтый солнечный свет блекнет, становясь бесцветным. Да и сам туман необычный – морозный, кусачий, царапает кожу, будто сам воздух полон мелких кристаллов льда. Даже тишина здесь другая. Чистая, успокаивающая, стирающая все звуки точно так же, как и снег, что толстым слоем укрывает землю и еловые ветви, стирает цвета.