Все мы врём. Как ложь, жульничество и самообман делают нас людьми - Бор Стенвик

В 1999 году Ричард Рорти опубликовал в журнале Dissent статью, в которой проанализировал последствия скандала, разразившегося после лжесвидетельства Билла Клинтона. Наиболее положительным моментом, по мнению Рорти, является тот факт, что республиканцам так и не удалось вовлечь общественность в травлю Клинтона. Противники президента предположили, что ложь и измена президента привлекут всеобщее внимание, — и не ошиблись. Однако они недооценили человеческую способность соединять более мелкие детали в общую картину. Опросы показали, что общественность порицала президента намного меньше, чем ожидалось. «Избиратели сочли импичмент чересчур строгим наказанием за ложь об интрижке».

Рорти сравнивает эту общественную реакцию с отношением солдат к офицерам: первые вовсе не идеализируют свое начальство, но «сохраняют уважение — если не к личности, то к мундиру». Проявление минутной слабости не в силах разрушить авторитет «простого паренька из Арканзаса, ставшего преемником Джефферсона и Линкольна, — в этом заключается суть американского общества». Избиратели проявили прагматизм и отвергли идею о президенте, который при любых обстоятельствах останется честным и благородным.

Неудивительно, что Рорти считается фигурой неоднозначной и спорной, но его прагматическое отношение к истине похоже на то, которым руководствуется большинство из нас. Американский народ не перестал доверять Клинтону, хотя тот, мягко говоря, и искажал факты. Атеист вполне может жениться на католичке и счастливо прожить с ней всю жизнь, потому что идеология — не основной фактор успешного брака. С каждым днем необходимость преодолевать культурные и религиозные барьеры возрастает, и у нас имеются все причины полагать, что, перестав верить в непреложность придуманной нами самими истины, мы предотвратим потенциальные конфликты и, возможно, станем более цивилизованными.

Как только животные начали объединяться в стаи, вопросы доверия и недоверия стали одним из движущих факторов эволюции. С момента формирования общества люди придумывали и разрабатывали такие культурные механизмы, как религия, сплетни и политика. Наша цивилизация многим обязана обману и блефу — ведь именно благодаря им мы изобретаем защитные механизмы. Те, кто считает хитрость и неискренность безнравственной тактикой, значительно упрощают положение дел.

Исследования Дэна Ариели доказывают, что все мы немного хитрим. Межчеловеческие отношения от этой хитрости не страдают, но в масштабах общества это может привести к довольно плачевным результатам (пример — уклонение от налогов). В то же время мы склонны обвинять политиков в нечестных маневрах и порицать их за пустые обещания. На самом же деле политические игры — лишь одно из проявлений общественной изворотливости, характерной для каждого из нас. Разница только в том, что не каждого из нас призывают потом к ответу. Благодаря языковой и мыслительной способности искажать истину человечество научилось воплощать в жизнь новые идеи, вести переговоры и извлекать выгоду.

Дело Колстада — Знатоки человеческих душ — Внутренний детектор лжи — Чужая душа — потемки — Ирония — Врет и не краснеет — Улыбка Дюшена — Микромимика — Глаза — Полиграф — Техника допроса — Настоящий убийца — Ловушки — Лживые признания — У каждого своя правда — «Правдовидцы» — Эффект мисс Марпл — Правдивые лгуны — Повсюду вранье

— Почему полицейские ошиблись и схватили... — старший инспектор полиции и специалист по ведению допросов Асбьёрн Рэшли запнулся, — то есть арестовали невиновного? А потом еще и упекли его на полгода за решетку... Почему? — Он наклонился к компьютеру и открыл какой-то документ. — В Норвегии полиция раскрывает около 96% всех убийств. А это дело было крупным, следовательно, работали над ним особенно тщательно.

Рэшли рассказывает о преступлении, известном под названием «Дело Мариуса Колстада». Окровавленное тело Колстада, бывшего чемпиона Норвегии по бодибилдингу, обнаружили в его собственной квартире. На голове у него было несколько ран от удара топором. Этим убийством занялся следователь Уле Якоб Эглэнд, близкий друг Рэшли. Дело Колстада было первым делом об убийстве, возложенным на Эглэнда, но раскрыть его долгое время не удавалось.

— Шло время, в газетах появились заметки о том, что дело застопорилось. А потом вдруг откуда ни возьмись возникла свидетельница — и ход расследования круто изменился. Свидетельница знала немало. Она не только видела, как убийца выходил из квартиры Колстада, она даже назвала имя убийцы: Стайн Инге Юханнесен.

Рэшли достал из папки распечатку электронной переписки от 17 февраля 2000 года. В то время стенограмма допроса синхронно регистрировалась в базе данных, и следователь мог отслеживать допрос с собственного компьютера и переписываться с проводящим дознание полицейским. Сперва свидетельница сказала, что она видела, как подозреваемый вышел из квартиры убитого. На его руках была кровь, а двигался он, словно в трансе. Следователь тотчас же написал допрашивавшему: «Как она себя ведет? Она точно это видела или сочиняет — как по-твоему? Бред какой-то ...» Далее следует ответ полицейского.

— Вот, смотрите, — Рэшли показывает листок, в котором подчеркнул отдельные слова и поставил несколько восклицательных знаков, — он даже не поленился регистр переключить и теперь пишет заглавными буквами: «Она плачет, полчаса без перерыва рассказывала про детство и всякие ужасы, которые пережила тогда. ЭТО ПРАВДА. ДЕВУШКА НЕ ВРЕТ».

— В то время я уже знал, что на свете просто не существует людей, способных отличить ложь от правды, судя лишь по поведению и жестам, — Рэшли откинулся на спинку стула, — и тогда я сказал Уле Якобу: «Делай, что хочешь, но докажи, что она лжет».

Внешне Асбьёрн Рэшли полностью соответствует нашим представлениям о супердетективе: высокий (почти под два метра ростом), худощавый, с ярко-голубыми глазами и высокими скулами. Даже сидя на стуле в своем кабинете, он смотрит на посетителей сверху вниз, а иногда, чтобы придать словам убедительности, склоняется над столом и буквально буравит собеседника взглядом. Рассказывая о допросах, Рэшли быстро входит в роль полицейского, и мне кажется, будто он вот-вот заявит: «Нам известно, что это ты сделал! Сознавайся!» Поэтому я старательно отвожу глаза или сижу, уткнувшись в блокнот.

Однако Рэшли считает, что ничего подобного полицейским произносить не стоит. Если допрос проводится по всем правилам, то давить на подозреваемого нельзя. Кстати, после войны со словом «допрос» стало ассоциироваться столько всего отрицательного, что теперь полицейские в Норвегии называют его иначе — «дознание». В некоторых других европейских странах полиция проявила еще большую гуманность, и теперь допрос там называется «investigative interviewing»[12], а вот в США по-прежнему используется название «interrogation»[13]. Впрочем, американские полицейские нередко применяют и психологическое давление на подозреваемого. Но к этому аспекту я вернусь немного позже.