Тайные сады Могадора - Альберто Руи Санчес

Старый слепой садовник научился распознавать и отслеживать звуки насекомых. Даже смог некоторые из них сам воспроизводить, то есть научился, в некотором смысле, собирать урожай звуков. Он испытывал безмерную радость, вслушиваясь, как они растут, расцветают и зреют.

Порою, бывало, — находятся тому свидетели — едва касался он сверчка, как тот тут же принимался петь для слепого садовника. Подобные фокусы проделывал он со многими насекомыми, но лучше всего получалось с теми, кто прибыл на борту корабля с далеких берегов, точнее, с городских стен Гайаны. Среди них обнаружилась одна странная и восхитительная особь, словно королева в роскошном саду: крылышки прекраснее и лучистее, даже чем у бабочки Морфо, в два раза длиннее огромного тела. Разноцветные: тут зеленые, там желтые, тут фиолетовые. А пение раскрывало в полном убранстве их прелесть и цветовую гамму. Но, увы, садовнику было доступно лишь пение.

Для него, слепого от рождения, как и его отец, и дед, пространства не существовало, оно лишь порождало звуки. Поэтому мысль, что сад может замолчать и онеметь, ему казалась невозможной. Звуки возникали повсюду вокруг него. Они расцветали, разрастались целыми плантациями, создавали обволакивающую среду, порождали ощущение дали или, напротив, близости, глубины, звучащей перспективы, неземной красоты где-то там, вдалеке, и, безусловно, вожделения.

Потому некоторые утверждали, будто старый садовник вовсе не слепец, он только смежает веки ежедневно, чтобы приумножить ощущение движения по саду, меж голосов посеянных, цветущих, вызревших богатым урожаем.

Все время думаю о саде в минуты, когда ты касаешься меня закрытыми глазами, а твое дыхание смешивается с моим. Когда мое непознанное имя ночью переплетается с твоим. Когда мы и сами не понимаем, что говорим друг другу, а нежность наполняет нас долгими, тягучими гласными звуками, стонами, стенаниями, царапинами голосов. Когда ищу в тебе и в складках твоих снов мимолетные лунные улыбки. Когда я думаю о тебе и слушаю тебя, словно ты — мой сад голосов.

Есть в Могадоре очень странный, самый тайный из всех тайных эль-Рьяд. В него можно попасть, лишь протиснувшись в узенькую дверь в дальнем углу мясной лавки. Здесь витает запах сырого мяса и помета летучих мышей. Хозяева, семья мясников в третьем поколении, посадили деревья-каннибалы в собственном саду. Те медленно, деловито обвивают соседние деревья, высушивают, гноят и пожирают их. Это один из древних подвидов фикуса. Их семена заключены в очень твердую кожуру. Единственный способ вскрыть кожуру — сдобрить ее хорошенько желудочным соком летучих мышей, которые обожают зловещие плоды. Случается, и летучие мыши не переносят страшного лакомства и дохнут.

А еще там можно найти деревья-долгожители. Чтобы добраться до их семян, в лесу устраивают сильный пожар. В пищу годится только семечко, огромное и горькое. Летучая мышь обрабатывает своими экскрементами плод. Семена прячет на дереве, чтобы потом спокойно и неторопливо насладиться своей добычей. Часто плод раскрывается на дереве и прорастает там, хорошо удобренный. Побег развевается в воздухе, потом вцепляется крепко в ствол дерева-амфитриона. Закрепившись, начинает спуск. Оплетает и пеленает ствол, все ниже и ниже, пока не дотянется до земли.

Едва только фикус-душитель коснется корнями земли — всё: гостеприимное дерево, давшее семени опору, с этой минуты бесповоротно пропало. Неминуемо погибнет.

В дождевых лесах Монте-Верде, в Коста-Рике, случалось встречать мне странные пустоты — все, что осталось от некогда мощного кряжистого дерева. Ствол задушили, на его месте — лишь жалкие, гнилые опилки, истолченные в пыль. Захватчик принял форму былого исполина, но его ветви-щупальца никогда не покрывали целиком тела жертвы. Оно казалось ущербной копией внешней оплетки, но его кожа была усеяна отверстиями. И мы смогли разглядеть внутреннюю пустоту. Завораживающее и тревожное зрелище.

Дети, истинные почитатели и беззаветные искатели всего пугающего и ужасного, пользуются этими растениями словно лестницами, взбираясь по ним на более чем двадцатиметровую высоту, под самую крону дерева. Здесь, в этих заповедных местах, в дождевых лесах, все живут полной жизнью.

Главный мясник Могадора с наслаждением наблюдает, как дерево-каннибал душит соседнее дерево, но всегда поблизости отыщется такое же растение, которое когда-нибудь проделает то же и с ним. Летучие мыши также счастливы в своем любимом эль-Рьяде.

Знаешь ли ты, что я хочу обернуться летучей мышью и поедать твои плоды? А если понадобится, готов за них сразиться. Знаешь ли ты, что я хочу быть лианой-душителем, которая обовьет тебя жадно и с нежностью, неторопливо пожрет? Но я хочу, чтобы и ты превратилась в такую же лиану, обвивающую меня. Знаешь ли ты, что мое вожделение к тебе стягивает меня петлей и душит, превращает меня в лестницу, по которой я восхожу к тебе совершенной?

Неудержимой силой ветра…

распространяются заблуждения

и чудеса

и зеленый кузнечик софизма,

язвительность духа на грани

соли и свежести эротизма

на опушке леса.

Сент-Джон Перс

Держись подальше от женщин, что связывают узлы одной веревкой.

Они увязали твою судьбу.

Марокканская поговорка

Это было в Могадоре в час, когда просыпаются влюбленные. Девять ветров их пеленали, пеленали всё и всех, пеленали другой формой темноты, длительной непроницаемостью ночи. И в этом неспешном потоке переплетенных ветров вновь парили их вожделения. Там, в полном безвременье, не шевелясь, они касались друг друга.

Так говорит сказитель историй, эль-алаки. И абсолютно все в городе знают, что ему надо верить. «Подчас нам открывается, что будет завтра, бывает, к нам приходят воспоминания о том, как мы приехали в наш город, или вспоминаем, что вчера случилось». Эль-алаки ведет рассказ о ветрах, любовных приключениях, о нас и о себе:

Все путешественники, что просыпаются с рассветом в Могадоре, могут видеть, чем девять ветров приветствуют рождение солнца:

• Песком, что струйкой вливается под запертые двери, нам ведомо: с востока опять готовы дюны броситься в атаку на город, оседлав полночный ветер, который называют Ориенталь.

• Кристалликами соли, которые с порывом ветра юга, горячего и темного, что хлещет в стены день за днем неустанно, мы знаем: близится рассвет.

• Поскрипыванием тихим деревянной дранки на крышах хрупких и капризных, мы знаем, что холодный ветер ночи готовится уже уйти.

• Взмахами крыла пугливых чаек (меж небом и водой в соленой пене), мы знаем, что они следят за рыбой в прозрачных водах бухты: рассвет еще не скоро, за искривленным горизонтом, там, далеко, упало солнце в море, теперь свечение плывет из глубины перед рассветом.

• Мы знаем — водой фонтанов, что вздрагивают над осколками луны.