Дом до свиданий и новые беспринцЫпные истории - Александр Цыпкин

Редко, кто умел весело и легко произносить фразы, от которых застывал воздух в легких. Сергей Петрович умел.

Соня воздухом не управляла, поэтому вдруг задала абсолютно детский вопрос:

— А если бы я все ему рассказала, что бы было?

— Сказка закончилась бы хорошо. Вы бы умерли в один день. Обманул я тебя в кафе, как ты понимаешь. Но я сразу понял, что не скажешь, как только он сам разговор завел и про U2 спросил.

— Вы все слышали…

— Соня, мы с серьезными деньгами работаем, а иногда с секретами всякими нехорошими. Мы не можем рисковать. Прости, ничего, как говорится, личного. Я и так с тобой заигрался немного, но мне действительно нужны те, кто верит в то, что делает. Знаешь, если бы ты ему рассказала, значит, ты и правда конченая. Нельзя свою карму любить больше, чем счастье близкого человека. Ему сейчас хорошо. Сто процентов лучше, чем нам. — Беспощадный человек говорил так легко, как будто речь шла о санатории.

— Но вот знаешь, чего у него там нет? Кофе. Будешь?

Если бы у Сергея Петровича был бы при себе магнитно-ядерный томограф, он бы увидел, как внутри Сони практически завершились изменения на каком-то клеточном уровне и его жестокий, но честный эксперимент завершился.

— Кофе не хочу, а что за новый проект?

— Двадцать третье место известного журнала?

— Какого журнала?

— «Новости собаководства». Ну «Форбс» — какого еще. Недавно стал вдовцом, так что, у вас много общего.

— Вы и его?..

— Да ты маньяк, Соня. Нет, конечно.

— Опять через ДТП знакомиться?

— Еще не придумали. Может, на кладбище познакомитесь? Ты же с Вадимом тогда, по-моему, в итоге не пошла на свидание после его похорон.

Сергей Петрович хохотнул и посмотрел пристально в глаза. Он просто сделал контрольный выстрел. Проверил, осталось ли чувство юмора. Игры словами и смыслами были его любимым развлечением и идеальной проверкой.

Соня выбрала улыбнуться.

— Сергей Петрович, а как у него с музыкой?

— Лепс.

— О господи.

— Шучу. «Pink Floyd». «Wish you were here»…

— Скачаю. Слушайте, а с «Depeche Mode» никого нет?

— Есть, но мы их тебе не дадим. Ты их точно пощадишь. Эта музыка для тебя сильнее денег и принципов. Я про тебя все знаю, хотя не понимаю, что ты в них нашла. А «Pink Floyd» прям молодцы. Да ты точно слышала. «Another brick in the wall».

— Слышала, но полюбить надо. А можно несколько глупых вопросов.

— Тебе можно.

— Вы сами в любовь верите?

— Любовь — дело молодых, лекарство против морщин.

— Хорошо сказано. Что-то знакомое или сами придумали?

— Н-да. Понятно. Так мы «Форбс» не возьмем. Нет, это не я придумал, точнее, я немного фразу переделал, думал, ты поймешь. Не важно, поэт один сказал. Не суть. Я в любовь не верю, поэтому люблю свою жену. Сильно.

— А она вас?

— Спроси ее после моих похорон. Я уж точно не очень хочу знать правду. Дай угадаю следующий вопрос. Да, мы любим одну и ту же музыку.

Он подмигнул и допил кофе.

— Допрос окончен? А то у меня рандеву намечается.

— Последний.

— Ну давай.

Сергей Петрович уткнулся в телефон и улыбался собеседнице в экране.

— А мы с Вадимом там увидимся?

Сергей Петрович не отвлекался от веселой переписки, но лицо его потеряло налет беззаботности, он как будто утвердил позицию в договоре:

— Он с тобой — да. Ты с ним — нет.

Сергей Петрович допил кофе, встал, не отвлекаясь от телефона, дошел до двери, собрался попрощаться и вдруг ощутил на себе пристальный Сонин взгляд. Взгляд, от которого даже у него кровь потекла по венам чуть медленнее.

— Что ты так на меня смотришь?

— Знаете… Вы меня многому научили, изменили даже… Я стала на многое готова. Но я подумала, я не готова убивать…

Она замолчала, но было понятно, что фраза не окончена. Их глаза сцепились, воздух сжался, из крана на кухне капнула вода, грохот был такой, как будто разорвался снаряд, но они его не слышали. Соня выжигала своего учителя взглядом, и он не мог защититься. Просто горел. Она подошла ближе и прошептала ему в ухо:

— Я не готова убивать.

И медленно добавила:

— За тридцать процентов.

Кадык Сергея Петровича дернулся. Ему стало страшно.

Деньги я любил с детства. Это чувство проснулось во мне в момент стояния в углу в возрасте лет десяти. Наказан я был за следующий проступок: приобрел игрушечную пожарную машину на «трешку», данную мне на покупку еды в универсаме. Мы жили небогато, но я ни в чем не нуждался. Наказали же за растрату без разрешения. Итак, я стоял носом в стенку, думал о природе денег, их значении в моей несчастной жизни и твердо решил начать зарабатывать. Трудился на износ, а именно объехал всю многочисленную родню (вот ведь время было, один через весь город, никто не боялся отпускать) и дипломатично подвел всех к необходимости пожертовать мне рубль в счет подарка на день рождения, до которого оставалось полгода. Убеждать я умел, и слабая нервами ленинградская интеллигенция сдалась.

Собранное было поменяно на красный, как закат, червонец. До сих пор помню вожделение, с которым я на него смотрел. Кажется, мои чувства носили даже сексуальный характер. Недавно, увидев где-то этот бледно-розовый тотем, я испытал такую же дрожь в солнечном сплетении, как бывает при совершенно иных обстоятельствах. «Десятка». Я помню все ее скрипы и шелесты. С купюрой я не расставался ни на минуту. Через пару дней ее отобрали у меня какие-то невские гопники. Мне даже удалось врезать одному перед тем как побежать, но меня догнали и разгрузили на шапку, модный пенал и содержимое карманов. Я шел домой по лужам Веселого поселка и плакал. На следующий день я записался в спортивную секцию. Бега.

Но начнем про реальные заработки.

Мне 11 лет. Лето я проводил на даче, заняться было особо нечем, а в сельпо продавалось много интересного и отчаянно нужного. От безысходности начали с другом собирать бутылки. А кто не собирал?! Двадцать копеек за штуку. Пять бутылок — рубль. Один рубль — эээх! Ну вы помните. Окружные леса никогда не пребывали в такой чистоте, как после наших походов. Людей, разбивавших бутылки, я ненавидел всей душой, а тех, кто их выбрасывал, считал глупцами. Я начал жить, измеряя капитал любого человека количеством бутылок. Даже мамину зарплату младшего научного сотрудника я перевел в стеклотару и визуализировал. Я стал просить покупать мне омерзительный нарзан вместо пепси-колы. Родители удивились, но радостно пошли навстречу. Давясь соленой гадостью, я помнил, что эта бутылка при сдаче стоит на десять копеек дороже. Иногда в лесах мы находили такой стеклянный антиквариат, что приемщики подозревали нас в ограблении музея раннего палеолита.