В моих руках. Захватывающие истории хирурга-онколога и его пациентов, борющихся с раком - Стивен А. Кёрли

Пациент вернулся домой и поговорил со своим врачом-онкологом. Они решили продлить курс химиотерапии еще на 6 месяцев. По его окончании борец вернулся ко мне в клинику. Все анализы крови и снимки были в норме.

Я не был уверен, что моя правая рука или ребра переживут этого спортсмена.

К сожалению, мой оптимизм длился недолго. Через полгода у больного повысился онкомаркер колоректального рака – карциноэмбриональный антиген (КЭА). Когда я увидел результаты лабораторных исследований, сразу же просмотрел все снимки и тихо ругнулся. У пациента появилось четыре новых метастаза в гипертрофированной левой доле печени, а также, по меньшей мере, дюжина небольших метастазов в обоих легких.

Я вошел в смотровой кабинет, чтобы сообщить спортсмену не очень хорошие новости. Он сразу их прочел на моем лице. Прежде чем я успел что-то сказать, он встал, обнял меня и, к моему изумлению, произнес: «Мы победим эту дрянь!» Я заверил его, что мы будем бороться вместе. Больной выслушал информацию, тихо кивая и время от времени требуя более подробных разъяснений. Наконец, пациент спросил: «Хорошо, каков наш следующий шаг?» Я связался с коллегами-онкологами, и мы разработали новую медикаментозную схему, которая должна была помочь при таком быстром рецидиве.

Через 3 месяца во время очередного визита спортсмен задал вопрос, который мне часто приходится слышать от пациентов. Больной хотел знать, как долго он проживет. Этот мужчина был мотивированным, проницательным, интеллигентным человеком. Он просмотрел научные статьи о результатах химиотерапии и новых методах лечения колоректального рака IV стадии. Борец отметил, что средняя выживаемость больных после его химиотерапевтических препаратов колебалась от 18 до 24 месяцев. Я подтвердил, что это актуальные статистические данные, но не существует никакого способа предсказать, сколько проживет конкретный человек. Он засмеялся, бросил статьи и сказал: «Это действительно не про меня!»

Этот больной был крайне настойчив. Он продолжал бороться, пережив тяжелое хирургическое вмешательство. Его не остановили даже побочные эффекты химиотерапии. Пациент излучал оптимизм, несмотря на то, что все, казалось бы, играет против него. Он нашел способ заставить себя идти до конца. Я, конечно, не собирался его останавливать и разуверять, что можно оспорить статистику и исследования.

После очередного 6-месячного курса химиотерапии КТ грудной клетки показала, что метастазы в легких полностью исчезли, а очаги в печени были ничем иным, как кальцифицированной рубцовой тканью. В анализе крови КЭА вернулся к нормальному значению. На заседании мультидисциплинарной команды мы с коллегами решили, что прекратим курс химиотерапии и будем наблюдать за пациентом. Помимо физикального обследования, ему выполняли анализы крови и компьютерную томографию каждые 3 месяца в течение еще одного года.

Ровно через год КЭА снова оказался повышен, а КТ показала рецидивы в печени, легких и канцероматоз брюшной полости. Я вошел в смотровой кабинет в самом мрачном настроении. Когда я озвучивал результаты, жена пациента тихо плакала. Прежде чем обратиться ко мне, мужчина обнял ее и сказал, что с ним все будет в порядке. Он повернулся ко мне, ослепительно улыбнулся и сказал: «Помните, мы же с вами боремся вместе».

Да, так и есть.

Исходя из статистики и результатов исследований, при таком быстром рецидиве этот пациент должен был прожить не более 2–3 лет после установки диагноза. Недавно я получил от его брата послание, в котором сообщалось, что больной «окончательно проиграл» и скончался. Он прожил почти 8 лет. В течение всего этого времени я видел его каждые 3 месяца и организовал встречи с многочисленными специалистами, проводящими клинические испытания по колоректальному раку. Его онколог был и остается очень активным врачом в отношении лечения пациентов с помощью стандартных и новых схем терапии. Всякий раз в нашей с ним телефонной беседе мы вспоминаем этого спортсмена и восхищаемся его смелостью и силой духа.

Я любил наблюдать за настоящими боксерами и вольной борьбой с обоими моими дедушками. Несколько борцов, за которыми наблюдали по субботам, выступали за университет, некоторые даже участвовали в Олимпийских играх. Они действительно были спортсменами. Не великими актерами, но тем не менее борцами. Возможно, способность усердно работать, стремиться, терпеть боль, дискомфорт и поражение – вот что помогло моему пациенту прожить так долго. Я видел подобных больных всех возрастов и профессий. Вспоминается одна из моих любимых песен «The Boxer» в исполнении Пола Саймона и Арта Гарфанкеля. В ней описывается борец, которого бьют, сбивают с ног и буквально размазывают по рингу, но он не сдается и сражается.

Терминология борьбы доминирует в лексиконе онкологии. «Она проиграла битву с раком». «Я борюсь со злокачественным новообразованием». «Мы собираемся атаковать вашу опухоль всем доступным оружием из нашего арсенала». «Он отказывается сдаваться и будет продолжать сражаться». «Она не отступает перед лицом болезни». «Я собираюсь победить свой рак». «Это был мужественный бой». «Мы схватили твой рак за жабры».

Пациенты с диагнозом рака, получающие терапию, страдают как физически, так и эмоционально, но они поднимаются с колен и продолжают бороться. Болезнь постоянно напоминает о своем присутствии в виде острых и хронических побочных эффектов цитотоксической химиотерапии и облучения. У пациентов остаются шрамы, после операции могут развиться осложнения. Несмотря на минутную слабость, они не уходят. Больные остаются. Они в деле. Я уважаю усилия, непобедимый дух и недоверие к статистике и вероятности. Пациенты всегда на ринге. Мы, доктора, сражаемся с ними на одной стороне и атакуем рак всеми известными нам способами. Черт, я даже брошу несколько стульев на камеру, одевшись в трико и маску, если это поможет.

Неукротимый борец.

Светлая память, брат мой.

Вера: ощущение уверенности в ком-то либо в чем-то.

Мы, хирурги, не смогли бы выполнить даже простейшую операцию без помощи анестезиологов. Во время резекции печени гепатобилиарные хирурги часто просят поддерживать анестезию с низким центральным венозным давлением (ЦВД). Это означает, что пациент будет находиться в слегка обезвоженном состоянии, что снизится давление в полой вене и, как следствие, в печеночных венах, которые впадают в нее прямо возле сердца. Высокое ЦВД (в диапазоне от 4 до 10 мм. рт. ст.), которое передается на печеночные вены, может вызвать кровотечение из их внутрипеченочных отделов. Это настоящее проклятие для оперирующего врача. Мы можем легко контролировать крупные кровеносные сосуды (в частности, воротную вену и печеночно-артериальные ветви), которые доставляют кровь в удаляемую область. Но кровотечение из мелких ветвей тонкостенных хрупких печеночных вен, отводящих кровь из печени, нам неподвластно. Кровотечение сложно (но можно) предотвратить, однако, если не поддерживать низкое ЦВД, его объем точно увеличится. Большинство гепатобилиарных хирургов предпочитают оперировать на фоне предельно низкого ЦВД – от отрицательного значения до 1 мм. рт. ст., если, конечно, при таких показателях артериальное давление, частота сердечных сокращений и функции почек пациента остаются стабильными.