Лисёнок для депутата - Аля Морейно

Немного успокоившись, ловлю себя на мысли, что металл из тона свекрови исчез. Она говорит через боль, её голос вибрирует, хотя заметно, что она пытается сдерживаться. Трудно представить страдания женщины, которая вынуждена со стороны наблюдать за своим тяжело раненым сыном, не имея возможности ему помочь…

Она никак не комментирует поведение дочери. Видимо, каждый в их семье переживает трагедию по-своему. И каждого можно понять…

Дёргаюсь на каждый телефонный звонок, на каждое оповещение о входящем сообщении. Свекровь настоятельно просила не маячить в больнице лишний раз и пообещала держать меня в курсе Витиного состояния. Но уже второй день от неё ничего нет. То ли у него всё по-прежнему, то ли обо мне просто забыли. А вдруг ему стало хуже? Неизвестность сводит с ума.

К вечеру напряжение достигает неимоверных высот. Не могу ни с кем разговаривать. Кажется, если разомкну челюсть, чтобы что-то произнести, то зубы от волнения начнут стучать и покрошат друг друга.

Ожидание — изощрённая пытка…

Не выдерживаю и звоню свекрови сама. Но она не берёт трубку — то ли ей нечего мне сказать, то ли не слышит звонка, то ли занята и не может ответить, то ли просто игнорирует. Объяснений много, но суть от этого не меняется — я по-прежнему не знаю, как там Витя.

Наутро всё повторяется. Что стоит Диане Александровне поднять трубку и сказать мне хотя бы пару слов? Она наверняка понимает, что я волнуюсь.

Перед глазами стоит разъярённое лицо Лизы. Она уже мысленно похоронила брата и печётся о наследстве — чтобы оно вдруг не досталось нам с Иришкой. Может, и свекровь тоже так думает, только ей хватает выдержки не демонстрировать это в открытую? Странные люди. Как можно из-за каких-то денег превращаться в диких животных, заживо хоронить близкого человека и кидаться на меня?

Читала, что люди в коме могут находиться очень долго. Иногда врачи намеренно держат их в таком состоянии, чтобы помочь организму быстрее восстановиться. Если бы только знать, как обстоять дела у Вити на самом деле…

На следующее утро, не выдержав игнора со стороны свекрови, снова звоню Макару. Я даже не на грани истерики, а давно за гранью. Забыла, когда ела и спала. Если бы не Иришка, то давно сошла бы с ума от беспокойства и неизвестности. Макар меня огорошивает:

— Олеся, я ничего не знаю. Меня уволили.

— Как так? Но почему?

— Как мне сказали, в связи с состоянием здоровья Виктора Борисовича в моих услугах больше не нуждаются.

Холодею… Почему в услугах больше не нуждаются? В голову сразу лезут самые страшные мысли, но я отчаянно отгоняю их и всё-таки переспрашиваю:

— Так, а что с Витей? Вам хоть что-то известно?

— Нет, я с ним не виделся. Знаю только, что вчера он уже был в сознании, но по-прежнему в реанимации.

Услышав, что он пришёл в себя, размокаю. Будто стержень, на котором держится тело, разом выдернули, и оно бесформенным кулем свалилось на пол. Только сейчас в полной мере осознаю, насколько напряжена была в последние дни. Дышать становится немного легче, сердце будто вырывается из тисков и опять начинает стучать с утроенной силой. Витя очнулся… Заветные слова, согревающие душу.

А свекровь мне даже не сообщила! Но она же обещала! Радость смешивается со жгучей обидой… Как может она быть такой жестокой по отношению ко мне?

Лишь в обед мне наконец-то перезванивает Диана Александровна и бесстрастным голосом сообщает:

— Виктор пришёл в себя. Борис Григорьевич разрешил вам его навестить.

«Разрешил мне его навестить». Свёкор словно одолжение сделал! Может быть, и раньше свекровь мне не звонила потому, что он не позволял? Как ни крути, а не хочется думать о ней совсем плохо…

Несусь в больницу как угорелая. Кажется, попробуй сейчас хоть один журналист преградить мне дорогу, мгновенно разорву его в клочья. Но охрана предупреждена, стоит мне появиться на дорожке, ведущей к входу, один из охранников делает несколько шагов в мою сторону. Папарацци почти не докучают, только щёлкают фотоаппаратами и что-то выкрикивают. Сегодня их заметно меньше — видимо, остальные утратили интерес.

Когда выхожу из лифта на этаж, неожиданно робею. Чего боюсь — сама не знаю. То ли встречи с мужем, то ли его родителей. То ли просто волнение автоматически трансформируется в страх. В коридоре никого нет. Останавливаюсь перед палатой и нерешительно толкаю дверь.

Как и следовало ожидать, возле кровати сидит свекровь. Заметив меня, кивает, молча уступает мне место и уходит.

— Витя…

Бросаюсь к мужу, но не знаю, могу ли его обнять. А вдруг задену какой-то шов и причиню ему боль? Я даже не знаю, куда попала пуля!

Слова застревают в горле. Слёзы катятся по щекам, но отчаянно пытаюсь улыбаться. Витя видит меня, слышит и улыбается в ответ. Это ли не счастье?

— Как ты меня напугал… И мне никто ничего не говорил, я думала, что с ума сойду от неизвестности… Как ты?

— Бывало и получше…

Можно ли с ним поговорить? Не трудно ли ему отвечать на мои вопросы? Жаль, что свекровь не сказала мне ничего об этом…

— Как вообще всё это случилось?

Сжимаю его руку своими ладонями. Я так рада, что он жив и разговаривает со мной, улыбается. В голове полный хаос.

— У папы давление подскочило, пришлось мне ехать в больницу на открытие вместо него. Не доехал. Сюрприз тебе сделать хотел — в отпуск на майские поехать втроём. Как раз агент позвонила насчёт бронирования отеля, я отвлёкся на разговор и замешкался возле входа. А потом вдруг трах-бах, даже не понял, что случилось. Как в фильме: «Шёл, упал, очнулся — гипс»[6].

Витя пытается смеяться, а мне совсем не смешно…

— А что врачи говорят?

— Да что они могут говорить? Нужно время. Я только вчера оклемался… Пока всё заживёт и вернётся в норму…

— Но до майских тебя выпишут? В отпуск поедем? А иначе получится, что ты пулю поймал понапрасну, — пытаюсь пошутить, но выходит как-то коряво.

— Думал, ты уже не придёшь… — Витя игнорирует мой вопрос.

— Я приходила, когда ты был без сознания, но мне не разрешили. Маме твоей звонила, а она трубку не брала.

— Не шутишь?

Отрицательно мотаю головой.

— Честно говоря, я это подозревал. А мне сказали, что не знают, почему тебя всё нет и нет…

Вот же мерзкие люди!

— Да если бы мне позволили, я бы здесь круглосуточно сидела! Витя, я так испугалась за тебя. Я же… умру без тебя. Ты это понимаешь?

Слёзы льются и льются, мешая говорить, заставляя некрасиво шмыгать носом. Но в этот момент я совсем не думаю о том, как выгляжу.