Белый Дозор - Алекс фон Готт

Я вам пишу письмо —

Зачем мне повод лишний?

Перо бежит само

Извивами строки,

А дома по весне

Цветет шальная вишня,

Роняя, будто слезы, лепестки.

Цветущих вишен обманный рай

Воспоминаньям сказать «Прощай»

Я не сумел — скомкал слова

Сердца усталый бег.

Их возвращенья не запретить —

Память, как пряха, выводит нить:

Лица, слова… Дрогнут едва

Окна закрытых век.

«Пожалуй, я могу представить себя за столом… Вот я пишу письмо Алёшеньке, старательно высунув язык, как маленькая школьница. У меня выходит только первая строчка с приветствием, а дальше мне становится ясно, что он не поймет того языка, на котором я хочу ему написать. По этому языку нет пособий и учебников, ему никто не учит. Я и сама не могу на нем говорить, я не знаю слов. Они звучат в моем сердце, но не преобразуются в речь. И алфавита тоже нет. И вот вокруг меня весь пол усеян скомканными листами… — Марина усмехнулась, — муки собственного творчества. Как в давно ушедшем времени, когда я писала, вернее, пробовала писать свои первые, неуклюжие стихи. Как хорошо, что они же стали и последними. Мне никогда не написать так, как Всеведа…»

Поймете ли меня,

Решите ль удивиться —

Мне, право, всё равно —

Я нынче — свой двойник…

Но вы, тоску кляня,

Способны хоть напиться,

А я уже давно

От этого отвык!

Что холод, что жара —

От вас вестей не слышно;

Шпионы нагло врут,

Не зная ничего,

А в комнатах с утра

До ночи пахнет вишней —

Надолго ли — спросить бы у кого…

Цветущих вишен густая тень —

Неразличимы и ночь, и день;

Я не сказал всё, что хотел —

Кончен запас чернил.

Следом за вами лететь вперед…

Время жестоко, но хоть не врет:

Короток век мелочных дел

И человечьих сил.

«О как точно, как верно! Крошечная жизнь, наполненная мелочной суетой, когда тебе некогда даже поднять глаза в звездное небо, не говоря уже о том, чтобы поговорить с собою о себе самой. Задуматься о своем пути в этом мире, а не выполнять каждодневное расписание, словно ты не живой человек, а бездушный автомат, который включили лет на 70–80, а потом списали в утиль, ввиду отказа блока управления. Могу ли я вспомнить хоть одно свое „не мелочное“ дело? Свой большой, настоящий поступок? Пожалуй, только свой уход от Лёши — вот то, что подняло меня над толпой слабаков и нытиков, цепляющихся за любую возможность продолжить свою жизнь, пусть и наполненную подлинным гниением не только тела, но и души. Ибо рак жрет душу так же, как жрет тело: знаю, о чем говорю. Если ты болен смертельной болезнью, то лучше уйти из жизни по собственной воле, и уйти здоровым и полным сил. Пусть тебя запомнят таким», — сжав губы, подумала Марина.

Вы знаете, мой друг,

Я извожу чернила,

Чтоб просто в цель попасть,

Как свойственно друзьям.

Похоже, всех вокруг

Изрядно утомила

И ваша страсть,

И холодность моя.

Огонь свечи дрожит

И саламандрой пляшет,

А помыслы мои

Заключены в слова:

Не дай вам Бог дожить,

Когда победы ваши

Усталостью на плечи лягут вам.

«Победы… Над чем? Над кем? Над собой? Пожалуй… Ах, с каким наслаждением я положила бы эту свою победу к ногам Алексея… и…» — у нее перехватило дыхание от подступивших к горлу рыданий.

Цветущих вишен влекущий яд, Воспоминаний зовущий ряд, Я не сказал всё, что хотел, — Краток подлунный срок. Сонная ночь залита вином — То, что не завтра, всегда потом… То, что сказать я не посмел, Увидите между строк.

Марина плакала. Песня вызвала в ней воспоминания о Лёше, и вдруг она так сильно захотела его увидеть, прижаться к нему всем телом, попросить прощения за свою неискренность, сказать, что именно теперь она поняла, как любит его, как хочет быть с ним вместе, но… Вода кругом, а любовь ее далеко-далеко. Свидятся ли они когда-нибудь? Это навряд ли. Она умерла, умерла! Она футляр для переноски черной силы, поддерживающей ее тело и дух, она ведет Черный Дозор туда, на самый край Земли, и наступает уже над рекой заря нового дня, из воды встает солнце, тянут его волы, запряженные в небесную колесницу. Кто знает, сколько раз еще встанет оно, сколько еще идти Дозору Черному к цели своей?..

За черной-черной рекой есть черный-черный лес. Посреди того черного-черного леса стоит черный мертвый дуб.

Под тем черным мертвым дубом лежит мертвая сухая голова, и молвит та мертвая сухая голова:

«Зарыт подо мной во черной неплодной земле черный копченый котел.

В том черном копченом котле сварено в черную глухую полночь черное лютое зелье.

Кто черную-черную реку переплывет,

Черный-черный лес перейдет,

Черный мертвый дуб найдет,

Мертвой сухой голове поклон сотворит,

Черную неплодную землю разворошит,

Черный копченый котел обретет да в черную глухую полночь черного лютого зелья изопьет, тот станет с Марой говорить Ее словом, Ее речами, Ее языком, Ее устами, у Ее ног, у Ее лона, у Ее грудей, у Ее уст!

И желаемое свершится с ним».

Но обретя от Нее желаемое и оттуда возвратившись,

Не забудь в черную глухую полночь сварить в черном копченом котле черное лютое зелье,

Зарыть его в черную неплодную землю под черным мертвым дубом

И водрузить на том месте

Свою

Отрубленную

Голову!

Узрите же, как покровы иссохнут и распадутся, как обратится голова черепом смердящим, как вырастет из черепа смердящего благоуханный цветок.

Так из смерти рождается новая жизнь.

Так Сила становится Мудростью,

А Мудрость становится Силой.

И плывет по небу Велесова ладья, совершая великое обращение душ, на Восход ушедших,

Чтобы к Закату обратно быть…

В том извечный порядок.

Нарушится он — и падет мир.

Сгинет бесследно.

И воцарится повсюду мрак,

Ужас,

Холод,

И лютая Смерть.

Человек с жабьей фамилией — Кто тут главный? — Театр кукол — Вербовка — Любая болезнь — это лишь бизнес