Когда завтра настанет вновь - Евгения Сафонова

Он выглядел мальчишкой немногим старше меня, но ему с равным успехом могло быть как двадцать, так и сто двадцать.

– Положим, я давний знакомый твоей матери, и у меня свои счёты с той тварью, что тебя преследует. – Слова бросили равнодушно и почти холодно. – Имя моё тебе ни к чему.

– И как же вы с мамой познакомились?

– Она помогла мне с одним важным делом. Ещё прежде, чем вы перебрались в Мойлейц.

– И всё? И теперь вместо того, чтобы припеваючи жить на Эмайне, ты в благодарность спасаешь её детей от этого чёрного чудища?

Его лицо осталось непроницаемым. Забавно… Прежде при каждой нашей встрече меня захлёстывал страх, но теперь, когда бояться было нечего, я ощущала нечто куда более странное: тёплое чувство долгожданного свидания с кем-то, кого знаешь давным-давно. Раздражающее желание заставить его улыбнуться – или просто ткнуться лбом в его плечо, словно перед тобой старый друг, в чьих объятиях ты привыкла находить утешение. Хвалёное очарование сидов?.. И ведь даже врождённую магическую защиту пробивает: никак не получается ни распознать чужеродную магию, ни поставить блок…

Тому пареньку из лавки такому учиться и учиться.

– Ладно. – Не дождавшись ответа, я скрестила руки на груди. – Спрошу прямо: ты не имеешь никакого отношения к моему отцу?

– Нет. Я с ним не знаком. Эмайн Аблах не столь тесен, как ты думаешь, и с твоей матерью нас связывает лишь общее дело.

Хоть это радует. Быть обязанной засранцу, бросившему нас с Эшем, или его приятелям мне хотелось меньше всего на свете.

– И что это за дело?

– Не суть важно.

– Мама зачаровала для тебя какой-нибудь артефакт?

– Быть может.

– Скажи хотя бы, что это за чёрная тварь! Она правда связана с Ликорисом?

– О чём-о чём, а о нём вам точно думать не стоит.

– Но этот монстр ведь порождение Дикой Охоты, верно?

– Это знание тебе ни к чему.

Ощущение, что я разговариваю с кирпичной стеной, заставило пальцы раздражённо впиться в предплечья.

– Считаешь, мне не нужно знать, кто… или что… хочет меня убить?

– Тебе не нужно знать ничего, кроме того, что тварь эта смертельно опасна. С ней бесполезно бороться, можно только бежать.

– Куда бежать? В Фарге? Там она оставит меня в покое? Но чем Фарге принципиально отличается от всех остальных городов Харлера?

Сид чуть повернул голову, глядя куда-то за моё плечо, – и, прежде чем исчезнуть, коротко велел:

– Оставайся здесь.

Я воззрилась на место, где только что серебрились его волосы, а теперь метались мошки – тёмными крапинками на серости, рождённой слиянием ночи и колдовского света. Оглянулась, пытаясь разглядеть во тьме сида – или хотя бы то, что вызвало его интерес.

– И почему мне попался такой невыносимый спаситель, – ничего не увидев, пробормотала я, жалуясь неведомо кому.

Странно: мама ни словом не обмолвилась о том, что когда-либо вела дела с сидами. Может, не хотела расстраивать меня, зная о моём отношении к отцу?.. Сама она непостижимым мне образом на него не обижалась: говорила, ей подарили чудесных детей и несколько лет сказки, что неспособен дать ни один человек. Хотя сравнивать ей было не с чем – отец стал её первым и единственным возлюбленным.

Познав любовь фейри с Эмайн Аблаха, ты уже не будешь смотреть на смертных.

Я опустила взгляд на бумажный пакет у ног, скрывавший мой графон.

Я могла достать его и позвонить маме. Прямо сейчас. Хотя бы попробовать. Проверить, возьмёт она трубку или нет.

…а если нет?..

Сзади послышался странный шум. Следом – сдавленный стон. Обернувшись, я невольно попятилась ближе к воде: на траве крючился некто в джинсах и чёрной футболке, пока нависший над ним сид отряхивал руки.

– Он подкрадывался к тебе, – бесстрастно сообщил мой хранитель. – Видимо, преследовал вас от самого Мулена. Кажется, ты его знаешь.

– Не то что… кха… – Лежавший закашлялся. С трудом поднял голову, прижимая руки к животу, явно недавно встретившему чужой кулак. – Не то чтобы знает, но видела.

– Ты? – Потрясённый выдох сорвался с моих губ почти стоном. – А ты что здесь забыл?

Под пристальным взглядом сида пришелец кое-как поднялся на одно колено. Склонил голову, словно присягающий рыцарь.

– Я узрел даму в беде, – серьёзно проговорил знакомый продавец из лавки камней, – и не смог остаться равнодушным. – И поднял лукавый мятный взгляд на моё лицо. – К слову, меня зовут Питер.

Когда-то

Солнце золотит верхушки деревьев, зелёным оазисом примостившихся посреди города. Над ними – сияющее стекло небоскрёбов, греющихся вдали, под ними – шелест фонтанов, воркование влюблённых, радостная беготня и весёлый шум: от детского смеха в парке весело и шумно почти всегда.

По одной из аллей идёт сид в сопровождении девчонки в кедах, джинсах и футболке – странная, неуместная пара. Прохожие то и дело оглядываются на них, застывают, задумываются о чём-то; затем трясут головами, словно псы, вылезшие из воды, и продолжают путь – чуть более растерянные, чем прежде.

– Ты же магией это делаешь, верно? – едва слышно спрашивает девушка, когда очередной встречный замирает, осоловелыми глазами глядя им вслед. – Заставляешь их не обращать на тебя внимания?

– Одни принимают меня за полукровку, – отвечает её спутник. – Других нетрудно убедить, что я им неинтересен.

Ради прогулки сид облачил ноги в лёгкие замшевые туфли, но облик Коула всё равно кричит о его нездешности. Запахи леса, гор и мха шлейфом струятся за его спиной, перебивая ароматы города и сластей, ждущих покупателей в передвижных ларьках; асфальт под его ступнями смотрится так же неуместно и почти дико, как если бы оба они босыми шли по стеклу.

– Лучше бы в призрачной форме рядом шёл.

– Лишь в телесной оболочке чувствуешь себя живым в полной мере.

Девушка молчит. Только ни в чём не повинный камушек, подвернувшийся под ноги, досадливо отлетает от мыска её кеда.

– Ваши музеи великолепны, – говорит Коул с улыбкой, солнечным зайчиком скользящей по его губам, – хоть мне и жаль те вещи, что вы скрываете за стеклом. Вещами должно пользоваться, не любоваться на них.

– Обычно мы так и делаем, но тогда они быстро выходят из строя. – Девушка разъясняет это устало, но не с той усталостью, что в любую минуту грозит перерасти в раздражение. – Если не сберечь хотя бы по одному экземпляру этих вещей в сохранности, мы не будем знать, чем пользовались наши предки для того или иного…

– Вещи тоже жаждут чувствовать себя живыми. По меньшей мере нужными. В пребывании за стеклом жизни нет. А ваши картины… Скажите, вы не находите это жутким: любоваться на застывшее изображение вместо настоящих вещей? На неживые лица давно умерших людей?