Третья штанина - Евгений Алехин

– А ну-ка валите отсюда! Езжайте отсюда! – это выбежала мать Алисы, оттолкнула дочь, вмиг миновала несколько ступенек крыльца и надвигалась на нас. Миша, слава богу, тут же среагировал и дал задний ход. Мать грозила нам и кричала, что разобьет машину топором, если мы сейчас же не уберемся. А Алиса, стоя в своем халатике, устало и печально смотрела нам вслед. Что-то в ней было тогда, в Алисе. Тоска веков, печаль столетий, что-то такое глубокое.

…Приехал сто сорок четвертый автобус. Алиса села к окну, я расплатился с кондуктором, сел рядом. Алиса смотрела в окно. Мы молчали. Она все смотрела в окно: остановка «Онкология», машины, перекресток, остановка «Железнодорожная больница», клены, люди, остановка «Больничный городок». Больничный городок – так называется остановка, где находится психбольница. Три остановки подряд – больницы. Люди только и делают, что болеют и страдают. Изобретают с полсотни новых болезней каждый год. Я смотрел на Алису, Алиса смотрела в окно. Что у нее в голове? Меня осенило. Она выдумала, ничем она не болеет. Просто ей хотелось побыть очень несчастной, вот зачем она все это выдумала. Я тоже хотел побыть очень несчастным. Возможно, она хотела сначала сказать, что у нее СПИД, но в последний момент для убедительности решила наградить себя гепатитом. Мы вышли. Автобус сворачивал раньше, за одну остановку до нашей. Нам предстояло пройти одну остановку пешком вдоль открытой дороги. Я подумал, что, если Алисина мама немного задержалась на работе, она может сейчас ехать домой в маршрутке и в окно увидеть нас. Не успел я об этом подумать, как мимо проехала пятнадцатая маршрутка, пронесло, думаю, маршрутка проехала немного вперед, обманула меня, позволила на секунду расслабиться, но вдруг остановилась. Один одержимый пассажир вышел наружу. Маршрутка поехала дальше.

– Ну что?! Нагулялась, сука ты такая?!

К каждой моей конечности была привязана гиря, я хотел пуститься в бегство, но не мог сдвинуться. Да и не знал, куда бежать.

– Я тебя спрашиваю! Нагулялась?

– Прекрати, мама! Мама! Прекрати, прекрати!

– Ну что, забирай ее себе, забирай ее себе, забирай себе!.. Приходи сегодня, все ее вещи я сейчас соберу! Кто за девушку платит, тот ее и танцует! Ну что? Возьмешь ее себе?! И трахайтесь тогда, сколько влезет!

– Мама, прекрати! – И мне: – Иди домой, пожалуйста, уйди!

Был уже поворот к моему дому. Сто – сто пятьдесят метров вдоль парка – и я у себя. Алисе метров сто пятьдесят вдоль дороги. Я стоял как вкопанный.

– Иди домой.

– И забери ее с собой!

Пока град упругих ударов осыпал Алису, я стоял, будто набрав полный рот мочи.

– Ты сказала ему про болезнь?! Сказала ему, порадовала его?!

Нет, Алиса не выдумала ничего. Не все такие выдумщики, как я, не стоит так думать о людях.

– Сказала, мама! Да, я сказала, мам, сказала, перестань, пожалуйста! Я ему все рассказала…

Алисе удалось оттолкать маму немного в сторону их дома. Вроде пыл ее мамы понемногу начал иссякать. Я свернул в сторону парка и пошел к себе. Я струсил. Подожду два месяца, думал я, сдам анализы, если я буду здоров – я сваливаю отсюда. Буду жить в Москве, в общежитии ВГИКа у друзей за сто рублей в день, Седухин писал мне на «мыло», чтобы я возвращался к ним, что у них там можно оставаться на ночь – ты сдаешь на вахте свой паспорт, а с утра платишь сто рублей и забираешь его. Я буду сниматься в массовке для начала или устроюсь на какую-нибудь непыльную работу, мне хватит, чтобы прожить, я буду мечтать о будущем, летом поступлю, и у меня уже будет бесплатная общага… Или я женюсь на Алисе, если я болен, если я попал в те три-пять-десять процентов, которым удается половым путем заполучить гепатит. Хотя нужно ли ей это, может, у нее в голове только глаза прекрасных девочек? Нужно ли ей это, ведь я мог ответить ее маме:

– Да, я приду через час. Соберите все вещи пока… И, пожалуйста, пожалуйста, прекратите кудахтать… Перестаньте кудахтать.

И повел бы Алису к себе домой. «Она будет жить здесь», – сказал бы папе. «Она будет моей женой», – сказал бы мачехе.

Но я не ответил так матери Алисы, я не сказал бы так своему папе и своей мачехе. Я поступил проще: наложил полные штаны.

Юрий Арабов, этот сценарный мастак авторского кино, оказался тем еще типом. Смотрел на меня, как будто я скорее собачье говно, чем человек. Его выпячивающий подбородок втыкается в вашу душу, так-то, ему все было известно, вся моя подноготная. Он явился только на собеседование, на предыдущих экзаменах его не было: отличные (пусть даже просто – хорошие) работы, написанные мной на двух предыдущих экзаменах, его нисколько не волновали. Их он не читал.

Теперь я сидел напротив него, перебарывая похмелье.

– Чего вы так волнуетесь?

– Да просто я очень волнуюсь, когда прохожу собеседования. К тому же мне пришлось идти первым, а я это не очень люблю.

– Не любите быть первым?

– И люблю и не люблю. Скорее – не люблю.

Вчера впервые за долгие десять дней со времен взрыва в моей голове я решился выпить. В моем сознании мы с Лемешевым еще пели песню, сидя на лавочке.

Михайло Фрузенштерн

Держал вино в бокале

Держал вино в бокале

Михайло Фрузенштерн

Михайло Фрузенштерн

Приехал из италий

Приехал из италий

Михайло Фрузенштерн

Михайло Фрузенштерн

Крутил свои педали

Крутил свои педали

Михайло Фрузенштерн

Михайло Фрузенштерн

Такого не видали

Такого не видали

Красив, как сукин сын

Арабов сидел напротив меня в аудитории, между двумя женщинами: Татьяной Артемьевной и деканом. Имя декана я не знал. Арабов читал мою автобиографию на двух страницах. Декан читала какой-то мой рассказ. Декан спросила:

– У вас есть брат?

– Да, есть. Сводный. Вернее, единокровный, если не ошибаюсь.

– Если не ошибаетесь? – спросил Арабов.

– Вот, я об этом здесь и прочла, – пояснила декан, кивнув на распечатку.

И продолжила читать рассказ. А Арабов еще немного посмотрел на мою автобиографию и спросил:

– И сколько стоит премия, которую вы получили?

– То есть? – спросил я. Вот уж не ожидал такого вопроса.

– Литературная премия.

Сколько стоит? Премия – это когда тебе платят, а не ты платишь, черт возьми.

– Я получил всего тысячу долларов. Если вы это имеете в виду. Плюс карманный компьютер в подарок.

Потом начался разговор о кино. Арабов называл имена режиссеров. Я их не то чтобы не знал – я впервые слышал эти фамилии. Я только и кивал головой влево и вправо. Единственный режиссер, фильмографию которого я знал, был Кевин Смит. Я постеснялся о нем говорить. Вдруг для них Кевин не только не авторитет, а вообще – лошара.