Милый друг Ариэль - Жиль Мартен-Шоффье

Дверь открылась, и мы увидели огромную черепаху, поднявшую на нас глаза. Тяжелые веки, экономные движения, тихий, неторопливый голос… Хорст В. выглядел как утес из белого шоколада. Пока он выбирался из своего кресла, чтобы поздороваться, его взгляд и шея не сдвинулись ни на градус, один только корпус произвел величественный разворот вокруг своей оси, замедленный, как наведение танковой башни, внушительный, как вермахт. Ничто никогда не могло сокрушить Хорста. Ничто не могло исказить черты этого лика, гладкого, румяного, «на чистом сливочном масле». Он не поднимал и не опускал глаза, не морщил лоб, не вздергивал брови. Более того, говоря, он ухитрялся не шевелить губами. Его голос, низкий и неспешный, механический и точный, почти не вибрировал, и было ясно, что он не собирается дважды повторять сказанное (на безупречном французском). При одном лишь взгляде на него вы чувствовали себя невиновным в том, что богаты. При одном звуке его голоса все страхи и сомнения истаивали как дым. Его фразы были уютны и теплы, как пуховая перина. Этот человек обладал истинно отеческим характером. Он подробно разъяснил мне, как создал для меня IBC (International Business Company) на Багамах, по какому номеру я могу ему звонить, каким образом он будет сообщать мне о курсе ценностей моего вклада… Наверное, я показалась ему не слишком любопытной и не слишком строптивой. Я внимала ему, как Моисею, получившему Господни заповеди на горе Синай, иными словами, в благоговейном столбняке. И позволила себе лишь одну небольшую смелость: когда он набирал мое имя в компьютере, попросила его написать вместо Ариэль де Кергантелек мое второе имя — Мари. Это его не удивило. Так поступают многие, и он счел мою просьбу делом вкуса. Я не стала разубеждать его, и вот таким образом мне удалось надуть их всех. Теперь мы с моей матерью имели общий счет в Лугано. И я предчувствовала, что она сумеет распорядиться им куда лучше меня.

Мне пришлось заполнить анкету, написать доверенность, зарегистрировать свою подпись (я подделала подпись матери), придумать пароль для вклада (я выбрала слово Izenah, кельтское название острова Монахов), зашифровать в своей записной книжке координаты моего парижского поверенного… Хорст руководил мной, как маленьким ребенком. Трудно себе представить, на какую деликатность способны эти мастодонты. Он давал мне советы шепотом на ухо. В безмятежной тиши этого здания ни один звук не должен был раздражать барабанные перепонки клиентов, особенно скрип тех осей, на которых вращается мир. И при этом джентльмен до мозга костей под конец он вручил мне красивый кожаный баульчик с миллионом французских франков: в крупных швейцарских купюрах это занимало совсем не много места.

— На случай, если вы пожелаете сделать себе скромный подарок.

В Хорсте было все, что мне так нравится в людях: мягкость, вальяжность, благорасположение и некоторая тайна. Тем не менее я сдержала себя и не кинулась ему на шею: на скользкой дороге фортуны первая заповедь — избегать резких движений. Среди этих гладких ковров и ламбрекенов никому не дозволялось воспринимать жизнь как тяжкую ношу и ничто не должно было выдавать ваш восторг. В крайнем случае, если уж вам предстояло проиграть, вы получали разрешение принять успокоительные таблетки, да и те полагалось сосать, как карамель.

Через час дело было завершено, и Хорст проводил нас до дверей своего кабинета. Старая секретарша беседовала по телефону и не обратила на нас внимания; таким образом, мы вышли, избежав прощальных поклонов и приветствий служащих. В таких местах не знать ничего и ни о ком — уже свидетельство того, что вы человек понимающий. Однако у Сендстера стремление сохранить инкогнито сочеталось с самыми неожиданными эскападами. Пообедать абы где — даже речи быть не может! Он желал откушать только на «Вилле Гандиа» — эта якобы старинная рыбацкая таверна ныне представляла собой род тосканского палаццо, стоявшего посреди озера. На всем пути от банка в центре города до ресторана, расположенного возле дворца Тиссена, богатство просто лезло в глаза. Чувствовалось, с каким удовольствием швейцарцы холят и лелеют свое благополучие. Ни одна лампочка не должна была гореть без абажура, ни одно окно не обходилось без цветочных горшков, все газоны были подстрижены так тщательно, словно над ними потрудились маникюрши. Прямо-таки город принца Чарльза и Нэнси Рейган.

Наша «306-я» выглядела рядом с «ягуарами» и «мерседесами» как детский педальный автомобильчик. Я торопливо сунула ключи охраннику стоянки, чтобы он куда-нибудь упрятал ее, и мы вошли в ресторан, где нам пришлось клянчить столик у герцогини (никак не меньше!), встречавшей клиентов. Судя по ее возмущенному миганию, отсутствие предварительного заказа показалось ей верхом хамства. Она смерила меня взглядом с головы до ног. Нужно признать, что рядом с ней я, со своим единственным тоненьким браслетиком, выглядела просто Золушкой. Наконец она милостиво согласилась «помочь» и, бряцая украшениями, повела нас на крытую террасу, к одному из трех свободных столиков с видом на озеро. Сендстер громко выразил свое удивление, я же молча встала возле своего стула, дожидаясь, когда эта надутая индюшка отодвинет его для меня. За это я наградила ее самой томной из своих улыбок и поняла, что ей безумно хочется выцарапать мне глаза. Но я уже вжилась в свою новую роль и отныне никому не позволю измываться над собой, даже Сендстеру.

— Дорогой Гарри, сегодня я вас приглашаю. И потому, надеюсь, вы избавите меня от испытания тремя сортами вин. Вдобавок, это слишком уж бросается в глаза. Давайте-ка лучше выпьем хорошего шампанского.

На вид ресторан заслуживал пятерки с плюсом. Он стоял на сваях, и зал был с трех сторон окружен водой. Складывалось впечатление, будто вы едите прямо посреди озера. Идеальное местечко для лунного света, тихих аккордов фортепиано, бесед шепотом и пузырьков Piper Heidsieck, — уединенный приют для избранных, нечто вроде сейфовой комнаты старика Хорста. Я уж не говорю о столовом серебре, вышитых скатертях и хрустальных бокалах — все сплошь высшего качества, а ели мы на лиможском фарфоре. Но самую высшую луганскую пробу можно было поставить на посетителях. Конечно, не все мужчины носили костюмы-тройки, и не все их супруги щеголяли в жемчужных колье. Напротив, здесь можно было увидеть все что угодно. За одним столом сидели даже люди в спортивных костюмах. Но достаточно было хоть чуточку задержать на них взгляд, чтобы понять, о чем они говорили. Мужчины-бизнесмены: «С тех пор как у меня провели бухгалтерскую экспертизу, я больше не могу ездить в Бельгию»; старлетки: «Милый, отпусти мою руку, вдруг на этом кораблике есть папарацци»; спортсмены: «Без футбола я бы давно скурвился»… В сторонке сидела наедине с бутылкой Cristal Roederer маленькая старушка бомжеватого вида, но явно принадлежавшая к сливкам общества: мятая тряпица, которую она набросила себе на плечи, была из чесучи, самой редкой, самой дорогой и самой тонкой ткани в мире. Наши клиентки по ней с ума сходят, ведь шаль двухметровой ширины свободно протягивается через обручальное кольцо. Чтобы соткать такую материю, уничтожают последних диких коз с горных тибетских плато. И эти трофеи стоят бешеных денег!

Гарри, видимо, давно привыкший к элитным харчевням и убежденный, что миллионеры являют собой людскую разновидность, совершенно неспособную вести интересные разговоры, зато очень способную удовлетворять свои потребности, не уделял никакого внимания нашим соседям. Пока я исследовала зал и глазами, и ушами, он провел десятиминутную беседу с сомелье, а затем составил нам изысканное меню. Выполнив свою миссию, он велел принести шампанское и поднял бокал за мое новое процветание.