Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

практике в эти смутные дни он был готов вступить в правительство в качестве одного из силовых министров. Муссолини был готов работать, а не просто выжидать, и именно эта демонстрация решимости не на словах, а на деле защищать «свободу Италии» привлекла к фашизму новых сторонников.

Немалую роль в росте симпатии к фашистскому движению сыграло и разочарование итальянских избирателей в «старой системе». Средний класс, этот становой хребет общественного мнения – то есть генератор атмосферы в стране, – видел, буквально на своей шкуре ощущал, что король, его бюрократия, армия и полиция бессильны и неспособны их защитить. Итальянское правительство, основанное на принципах XIX века, с его гегельянской верой в естественную неизбежность прогресса, оказалось банкротом – в финансовом, политическом, а главное – моральном отношении.

Прежняя элита растратила свой и без того незначительный запас прочности между 1915 и 1919 годами. Как бы ни самообольщались итальянцы, в глубине души они понимали, что их армия и флот не стяжали военных лавров, что правительство удержалось только благодаря союзникам, что то же самое правительство было использовано этими союзниками и безжалостно выброшено на дипломатическую помойку сразу же после завершения боевых действий. Капоретто и Версаль говорили сами за себя и были намного более убедительны, нежели все россказни о «великой победе» при Витторио Венето. Улицы итальянских городов того периода меньше всего говорили о победе в войне.

Итальянские власти не пользовались уважением в Европе – так с чего бы их стали уважать в самой Италии? Да и сама «элита страны» утратила веру в себя, в свои ценности – и чопорные аристократы, благородные потомки знатнейших семей итальянского Средневековья, и буржуазные либералы, гордящиеся ловкой политикой итальянского правительства времен Кавура.

Австрийские пулеметы и германские газы выбили из рук властей вооруженную силу – кадровая армия была расстреляна, взорвана и сожжена в десятках безуспешных сражений, а гигантский социальный переворот в России лишил властную верхушку уверенности в собственной безопасности. Если придется, если прикажут – будет ли армия стрелять в толпу столь же беспрекословно, что и раньше? Никто не мог поручиться за это, даже офицеры.

А фашисты – фашисты были просто-таки демонстративно уверены в себе и своих людях. Численность «движения» начала резко возрастать уже к концу 1920 года. Там, где еще летом на целую область в списках «Союза борьбы» было не более сотни фамилий, к осени уже насчитывались тысячи новых сторонников. Их привлекала не только яркая личность лидера фашистов, но и его опора на харизматичных местных вожаков – это привело к тому, что в каждой итальянской провинции появлялись десятки «маленьких Муссолини». Таких вожаков называли «рас» – это была отсылка к Эфиопии, где все еще сохранялась феодальная система (тамошние «расы» – это своего рода аналоги князей и герцогов средневековой Европы). Итальянцам эта далекая африканская страна была хорошо знакома по неудачной попытке завоевать ее, предпринятой в конце XIX века.

Память о поражении, понесенном итальянскими войсками при Адуа, будет определять внешнюю политику Муссолини в будущем, ну а сейчас его «расы» наводили ужас на социалистов и коммунистов. Каждый из таких региональных вождей фашизма мог считать себя республиканцем или монархистом, примерным католиком или атеистом и врагом клерикалов, но в конечном счете все они подчинились Муссолини, направлявшему их усилия из Милана. Борьба с итальянскими левыми объединяла эти разношерстные отряды. Больший, по сравнению с левыми, процент бывших солдат и привычка исполнять приказы, помноженная на полувоенную структуру «Итальянского союза борьбы», делали чернорубашечников грозным оружием в постепенно разворачивающемся по всей Северной и Центральной Италии противостоянии фашистов с социалистами, коммунистами и анархистами.

В города, где безнаказанно орудовали шайки «левых хулиганов», подбадриваемые социалистическими газетами, входили колонны чернорубашечников – и начиналась «зачистка». С городской ратуши срывали красный флаг, затем фашисты, как правило, атаковали местную социалистическую или коммунистическую газету, уничтожая и редакцию, и типографию. Они вливали в горло социалистическим вожакам касторовое масло, провоцируя у них приступы диареи, – смеясь, фашисты говорили, что такого рода недержание все же лучше словесного. Идею с касторкой приписывали студентам-медикам, состоящим в одном из отрядов чернорубашечников, но, скорее всего, применять ее начали бывшие фронтовики, хорошо знавшие о последующем эффекте. Впрочем, не все методы атакующих были столь бесцеремонны и брутальны. В подвергшихся вторжениям городах нередко тщательно изучались документы местного самоуправления – это позволяло предметно доказать, что левые бюрократы воровали не меньше своих «реакционных» предшественников.

Иногда красные отстреливались, но насколько успешно вчерашние дезертиры или уклонившиеся от мобилизации могли противостоять бывшим фронтовикам? Пожаловаться полиции? Они пытались, но там только насмешливо разводили руками – Рим приказал им не вмешиваться. Это было правдой, но не всей – и полиция, и армия охотно выступили бы на стороне людей Муссолини.

Далеко не все полицейские или военные сочувствовали фашистам, но почти каждый из них терпеть не мог социалистов и вообще левых. С социалистами они были знакомы давно и никаких симпатий к ним не испытывали. Анархисты и коммунисты и вовсе были почти что открытыми врагами государства и его слуг. А Муссолини, даже при явном тогдашнем заигрывании с «республиканской фракцией» в фашистском движении, никогда публично не выступал против полиции и тем более – армии. Поэтому ничего подобного разгрому «пивного путча» в Мюнхене, когда центральные власти жестоко поставили на место вышедшего из-под контроля баварского «барабанщика национального движения» Адольфа Гитлера, в Италии не произошло.

…

Зимой 1920 года фашисты смогли записать себе в актив первую общенациональную победу. Новая инициатива левых встретила неожиданный жесткий отпор. После своей блистательной победы над фабрикантами отряды социалистов устремились в деревню. Крестьян угрозой, кулаком и с помощью револьвера заставляли вступать в социалистические кооперативы, что вызывало одинаковое негодование как у мелких землевладельцев, так и у крупных аграриев.

Северная Италия вновь стала ареной борьбы, но теперь на стороне частной собственности выступало не «бессильное правительство либералов», а «молодая энергия фашизма», как любил говорить о своей политической силе Муссолини.

Он откликнулся на призыв землевладельцев о помощи (подкрепленный, заметим, ощутимыми денежными потоками – партия начинала крепко становиться на ноги), и грузовики с фашистами покатили по сельским дорогам. История – угроз, кулаков и револьверов – повторялась, но в значительно больших и лучше организованных масштабах. Вскоре вожакам «земельного обобществления» на своей шкуре довелось узнать, что насилие не является монополией левых – по крайней мере, до того времени, пока они не захватили всю власть в стране.

Если социалисты и коммунисты просто силой сгоняли крестьян в систему общего хозяйствования, то фашисты старались заручиться поддержкой села – они не только избивали и убивали левых,