Любимая серая мышка - Анна Яфор

У меня никогда не было ничего подобного. Ни с кем. Даже в самых буйных фантазиях представить не могла, что такое случается. Что можно так чувствовать и так чего-то хотеть. Кого-то. До жгучей, нестерпимой потребности слиться с ним каждой клеточкой тела, сплавиться кожей, изнывая от безумного жара. И не понятно, чей он, да и неважно это. Ничего не важно, кроме дурманящих, пьяных ласк. И хочется, чтобы этому не было конца.

Я все-таки добираюсь до рубашки Алексея, дергая пуговицы. Какие-то расстегиваю, а другие разлетаются по полу, но никто из нас не реагирует на это. Тянусь к груди, покрытой шелковистыми темными волосками. Провожу языком по солоноватой коже. Неужели мне это все не снится? Неужели происходит на самом деле? Он так близко. И он мой. Только мой!

Пальцы мужчины скользят по позвоночнику вниз. Танцуют на моей спине, замирают на ребрах, царапая кожу. Мнут ягодицы, задрав юбку на талию. Он поддевает край белья и пробирается под промокшую насквозь ткань. Обводит пальцем складочки, размазывая горячую влажность, и одновременно еще глубже толкается языком в мой рот.

– Какая же ты сладкая… – выдыхает, отрываясь лишь на мгновенье. – С ума от тебя схожу… – и снова терзает, сосет, кусает губы, не давая мне вздохнуть.

Где-то на самых задворках сознания улавливаю звук расстегиваемой молнии.  Страх пробивается сквозь все другие ощущения, заставляя замереть, впиваясь внезапно старшими непослушными пальцами в каменные плечи. Вот только не понимаю, чего боюсь больше. Того, что может случиться вот-вот, или того, что Алексей остановится. А он остановится, непременно,  если я скажу ему правду. Потому что прекрасно понимаю, все, что происходит сейчас, – это только потому, что Лавроненко считает меня достаточно опытной. И готовой на короткую интрижку. На быстрый трах в туалете дорогого ресторана.

Шеф нисколечко не влюблен и серьезных отношений не планирует.  Ему просто, как и мне, снесло крышу. Это всего лишь эйфория момента,  без далеко идущих последствий.  А значит, все прекратится в тот же миг, когда признаюсь,  что такой опыт у меня впервые.

И в тот же ничтожно краткий миг, следом за этим пониманием приходит иное. Не скажу! Пусть сто тысяч раз неправа, ни за что ему не признаюсь. Потому что слишком сладко быть рядом. Слишком хорошо. Больше, чем хорошо. Да и в конце концов, неужели не смогу потерпеть какие-то секунды? Если и правда будет больно, разве не смогу притвориться, что все хорошо? Чтобы он ни о чем не догадался? Это же нетрудно… наверно.

Не знаю, как умещается весь этот рой мыслей в моей голове и как успеваю передумать столько сразу. Зарываюсь пальцами в его волосы, перебирая повлажневшие пряди. И вперед подаюсь еще больше, утыкаясь до болезненности затвердевшими сосками в грудь мужчины. Трусь об нее, с удовольствием впитывая глухое рычание, срывающееся с его губ между поцелуями.

Он тянет за волосы, запрокидывая мою голову назад. Лижет шею, накрывая ртом бьющуюся венку. Между ног утыкается что-то горячее и очень твердое. Мужчина распластывает ладонь на ягодицах, притягивая ближе к себе, и одним резким, выверенным движением толкается вперед.

Стальная хватка рук ослабевает, и Алексей застывает. А потом ругается, грубо и несдержанно, отстраняясь. Впивается в меня одуряюще черным взглядом.

А я изо всех сил пытаюсь дышать. Только не выходит. Внезапно ставший колючим воздух царапает горло и не проникает глубже. Отчаянно ловлю его ртом, размазываю бегущие по щекам слезы, которые никак не получается сдержать, и не знаю, что делать.

Там, внизу, все горит. Меня слепит от боли, которая не только не стихает, но кажется, становится только острее. И еще мне стыдно. Настолько, что, если бы могла, прямо сейчас провалилась бы сквозь землю. Вернее, сквозь отделанный бледно-серой плиткой пол. На нем отчетливо видны несколько багровых капель. Я морщусь от этого зрелища, машинально переводя взгляд на окаменевшего рядом мужчину.

Но в глаза ему смотреть не хватает мужества. Спускаюсь ниже, натыкаясь на все еще вздымающуюся плоть. Огромную. Как вообще пришло в голову, что ЭТО во мне может поместиться? И что просто надо немного потерпеть?

Там тоже кровь. Как и на моих до сих пор раздвинутых бедрах. Я прижимаю ладони к горящим щекам и сползаю со стола на пол, натягивая юбку до самых коленей. Подбираю брошенную блузку, прижимая ее к груди. Как же стыдно! И больно. И страшно…

– Маш… – выдыхает Лавроненко, дотрагиваясь до моего плеча. И меня снова как током бьет, только не от страсти теперь – от дикого, неконтролируемого ужаса. Что же делать?

Дергаюсь, почти отпрыгивая от мужчины и прижимаясь к холодной зеркальной стене. Зажмуриваюсь и отчаянно мотаю головой. Если он хочет меня убить за то, что не призналась, то не сейчас… Только не сейчас!

– Уйдите… пожалуйста! Мне надо остаться одной. Пожалуйста… – голос срывается до писка, и я почти уверена, что Алексей не послушается. Отворачиваюсь, прижимаясь лбом к стене, лишь бы не видеть его.

Жду обвиняющей, жесткой речи, но вместо этого вдруг слышу, как щелкает за моей спиной замок, открывается и закрывается дверь. И понимаю, что осталась одна.

Легче не становится, но теперь хотя бы не надо прятать глаза. Я тороплюсь запереться изнутри – вдруг ему придет в голову вернуться! – и медленно сползаю по стене вниз, утыкаясь лицом в колени. Меня трясет: от боли, рвущихся наружу рыданий, от волнения, с которым не представляю, как справиться. Я вообще больше ничего не представляю. В голове ни одной связной мысли, а те, что все-таки пробиваются, оказываются одна тяжелее другой.

Нет, я не начала считать секс чем-то отвратительным. И наверно, совсем не в том дело, что со мной что-то не так. Просто мы оказались слишком разными. Я думала, что не может быть никаких проблем, если два человека хотят друг друга. И хотят так сильно. У них все должно получиться. Но раз в нашем конкретном случае не получилось, значит, мы друг другу не подходим. Как бы ужасно это ни звучало. Можно смириться с какими-то чертами характера, которые тебя не устраивают в любимом человеке, закрыть глаза на его вредные привычки или очевидные недостатки… Но как быть здесь?! Такое не проигнорируешь и не забудешь, и всю жизнь не сможешь терпеть. Даже если очень стараться.

А это значит только одно: мне надо обо всем забыть. О том, что случилось. Что успело вырасти в моей сердце. Забыть о НЕМ.

Я сижу так целую кучу времени, вздрагивая всякий раз, когда за дверью слышатся шаги. И самой себе не хочу признаваться, что жду. Жду его возвращения. Если бы постучал или даже стал ломиться, ни за что не открыла бы. Но так стало бы легче. Хоть немного ослабли бы тиски, сдавливающие сердце.

Но ничего не происходит. Издалека доносится музыка, коллеги продолжают праздновать. И он, наверно, тоже с ними. Как же иначе, это ведь его день рожденья! Главный виновник торжества должен находится там, в центре внимания. А я… Ну, а что я?

Пытаюсь посмотреть на все глазами Лавроненко. Глупая затея, конечно, потому что невозможно представить, что в подобных ситуациях думает мужчина. Судя по тому, как он был распален, сожалеет, что все прервалось. Явно рассчитывал на совсем другой финал. А сейчас злится. Или, что еще хуже, разочарован. Связался с неопытной девицей. Хорошо, если не уволит меня уже завтра. Зачем ему в собственной приемной такое напоминание?