Эта тварь неизвестной природы - Сергей Жарковский

Блинчука и Набиса бросило на кабину, полковник блякнул, щёлкнули под задами мгновенно захлопнувшиеся сиденья. «Шишига» жёстко подскочила на бордюре и стала, рылом в палисадник под окнами дома номер четыре. Блинчука и Набиса откатом бросило обратно, полковник блякнул снова, громко и болезненно: у него болела нога, и он с трудом удержался локтями, чтобы не съехать на пол кузова. Уронил свой автоматик. Набис нащупал сиденье, опустил его и сел, переводя дух. Могло бы быть круто. Жгуче засаднило локоть.

Харон высунулся в дверное окно чуть ли не по пояс и заорал в полный голос:

– Ты, блядь, колдун, куда ты прёшь по зеркалам на встречный, аллокрицетус ты куртатус блядь!

В открытом «уазике», вывернувшемся из-под «шишиги» на обочину, молча сидели, окаменев, и пялились на «шишигу» замком подполковник Ремезов (смявший в двух кулаках у подбородка бумажный подмокший пакет, грудь подполковника была вся уделана), пара знакомых на лицо майоров на заднем сидении – и герой происшествия, водила Витя-Шлагбаум, уткнувшийся переносицей в обод руля и пялящийся как бы из-за бруствера. Переживает.

Второй «уазик», набитый патрульными лейтенантами и сержантами в количестве аж двух экипажей, остановился неоголтело, на цыпочках. Патрульные тихо вышли из него и чуть ли не построились в одну шеренгу. Сменщик Набиса контрактник Федин был среди них, махнул ему рукой. Шлагбаум выключил, наконец, свой двигатель, сел прямо, уперевшись в руль, выматерился, и стало ещё тише. Все ждали, что скажет Блинчук. Кроме Харона, спрыгнувшего на асфальт и осматривающего кабину «шишиги» снаружи. Харону было кашлять, кто что скажет, он серьёзными вещами озабочен был.

Блинчук, однако, молчал, тасуя в голове карточки с вариантами реакции видимо. Политикой прямо таки завоняло на кузове, Набис поморщился. (Это Мавр взбил его чуйку, запахи людей, их мыслей и намерений щипали Набиса за волоски в носу почти физически.) Но полковник мог бы и не искать варианты, всё уже было решено свыше.

Харон вскочил на подножку и пробурчал нехотя, обращаясь к Блинчуку:

– Баллон пробит.

В этот момент Набис уже знал, что будет делать дальше со своей темой, а полковнику, соответственно, делать было нечего. Он молча и медленно спрыгнул с кузова, подошёл, прихрамывая, к «уазику» с Ремезовым. Тот вскочил в машине и козырнул.

– Товарищ полковник! Сергей Борисович! – проникновенно сказал он.

– Не забрызгайте меня своим пакетом, Валентин Васильевич, – предложил ему Блинчук. – Похвально, что вы стремительно бросились на мои поиски. Впечатлили меня рьяностью. Лихо и придурковато! И вообще, у меня от сегодня полные штаны впечатлений. Вы, подполковник, надо сказать, добавили соответственно. Но мы обсудим это с вами у меня в кабинете, не будем прямо уж тут… И прямо сейчас. Так. Товарищ майор, вот вы…

Указанный майор вскочил.

– Уступите мне место, будьте любезны, – сказал Блинчук.

Указанный майор выскочил из машины.

– Майор Коростылёв…

– Я! – сказал за спиной Набиса Коростылёв.

– …доделайте всё по нашей линии, – негромко крикнул Блинчук, поднимаясь на борт «уазика». – И явитесь к восемнадцати в комендатуру.

– Есть! – И Набис почувствовал спиной движение козырнувшей руки.

Блинчук уселся. Все ждали.

– Ну, кому стоим, подполковник Ремезов? Поехали уже! – вежливо сказал Блинчук. – Командуйте!

Но Харон ещё не закончил. Харон подошёл к «уазику», посмотрел на Шлагбаума вблизи, прямо в глаза его бесстыжие, и, как по крышке гроба, постучал кулаком по капоту.

– Думать надо, Витя! – указал он Шлагбауму. – Думать, га-ла-вой! – Шлагбаум скривил рожу, а Ремезов, к чести его, сказал:

– Харон, мой приказ был… В общем… Э!.. – Он махнул испачканной рукой.

– Послать он вас с вашим приказом обязан был, товарищ подполковник! – сказал Харон непримиримо. – Промолчать мне невозможно. Пассажиры потому что!

– Командуйте, Ремезов, – сказал Блинчук.

– Поехали, Витя, – сказал Ремезов, а Харон повернулся спиной к презренным и вернулся к пострадавшей, лапку проколовшей своей «шишиге». Витя-Шлагбаум завёлся и медленно, но верно, развернулся, и увёз уже спасённого коменданта прочь. Группа Набиса прекратила существование.

Набис сразу же повернулся к Коростылёву, уполномоченному. Тот вставал, но среагировал и уселся обратно. Уставился вопросительно.

– Слушаю вас, проводила, – сказал он.

– Товарищ майор, я в наряде пересидел полдня, – сказал Набис. – Вон мой сменщик, сержант Федин Лёха, Гиг-Робот. Разрешите смениться.

– Разрешаю, и дальше?..

Набис махнул рукой вправо, вдаль.

– Я уйду. Выйду с «нейтралки» прямо здесь, на опоре номер пятьдесят четыре. Может, перехвачу автобус в Беженск. Даже точно перехвачу, они сейчас косяком, после трёх дня. Тут по «нейтралке» двести метров и до дороги километр. Пятнадцать минут. А через КПП…

– Понятно, саннадзор и всё такое…

– До восемнадцати канители, – сказал Набис.

– Мутит, нарушить хочет, – сказал внимательно слушающий их рвотный мертвец-прапорщик.

Наблюдая, как Харон, грохоча раздражённо, достаёт из ящика-багажника ключи и домкрат, Набис сказал:

– Так как решили, товарищ майор?

– Идите, Набис, – сказал Коростылёв. – Не мне вас тут водить, а что до нарушения… Будет залёт, будет и нарушение. А с меня приключений на сегодня хватит. Сменщику только скажите, что сменились.

Набис сразу же этим и занялся, не задержавшись на кузове ни на секунду. И спешил, и не хотел расслышать ненароком, если Шульцев ещё чего скажет.

Харон не позволял никому касаться своей машины, поэтому военные ходилы-спасатели-разведчики, полукружком стоя на безопасном расстоянии от повреждённого колеса, уже покуривали, ожидая будущих команд от старшего по званию. Набис знал всех, многих высоко ценил, как трекеров, и поздоровался со всеми за руку. Его угостили сигаретой («астрой» из пачки, не нарезкой), он прикурил у Федина и перекинулся с ним парой слов. «Ну, дал наш новый комендант!» – сказал Федин. – «Ты ещё не знаешь, насколько он дал, – сказал Набис значительно. – Но ты узнаешь. Так что, Гига, наряд я сдал?» – «А я его принял?» – спросил полутораметровый Федин. – «Хорош, Гига, не выёбывайся, – предложил Набис. – Я и так нынче натерпелся политики и прочей такой херни известной природы. Пускай меня давай, мочи нет. Спать хочу. Зайду только в «Две трубы», кирну и сжую чего-нибудь». Гиг-Робот хмыкнул и, широко размахнувшись, протянул руку. Набис пожал её. Покамест следовало немного выждать, и он попросил ещё одну сигарету. Ему дали. «Сверчок» Кышнов спросил: «Набис, так а куда вы так утром с новым ломанулись? Неужели выходили? С перворазниками?!» Набис ответил отрицательным цыканьем и с укоризной (что ты, мол, Кышня ты эдакая, при скурмачах-то?) мотнул головой в сторону Коростылёва. С другой стороны «шишиги», действительно, подошли Коростылёв и прапорщики. Тоже закурили, наблюдая за священнодействиями Харона. Тот уже снял колесо и теперь его осматривал, пощёлкивая над ним клещами. Углядев занозу, он ухватил колесо коленями, ущемил клещами вражью колючку за кончик, хэкнул и, оскалившись, как зубной врач, рванул, потащил – и выдернул здоровенное. Все аж отклонились, приглядываясь. Харон всем и каждому показал занозу, оказавшуюся известным всем местным орудием – страшным антиосетровым крюком из электрода, хитро обмотанным грязной капроновой лесой. Сколько таких Набис собственноручно намотал – не сосчитать.